ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Тоник принес ответ Веера на наше письмо.
   – Запрос дали вы, – сказал он, – поэтому я не читал.
   Я вскрыл конверт с напечатанным на машинке адресом и хотел единым духом прочесть письмо, но на первых же словах споткнулся. Ну и почерк! В китайских иероглифах легче разобраться. Я не мог понять ни единой буквы.
   – Дай мне, – попросил Квинт. – Я-то прочту.
   Но и он не сумел прочесть. Тогда мы все вместе склонились над листком. Выискивая в тексте более или менее понятно написанные слова и запоминая написание букв, их элементы и деформацию, мы постепенно узнали содержание письма.
   Веер выражал соболезнование по поводу исчезновения Бейгера, извинялся, что задержал ответ и что письмо пишет его ученик. Самому ему нечаянно зажали кисть правой руки дверью и отдавили пальцы.
   К нашему огорчению, где живет человек, у которого находится макет галактики, Веер не знал. Да, он учился с ним. Его имя Ужжаз. Это умный, дерзкий, властолюбивый человек. Но уже три года, как он куда-то пропал. И родни у него нет. О макете Веер слышал, но видеть не видел и сомневался, существует ли он в действительности.
   – Плохо, – подытожил я. – Если этот Ужжаз умный человек, то почему он скрывает существование макета? Непонятно. Тут что-то не так.
   – Но макет есть, – сказал Тоник. – Папа не стал бы пустяками заниматься.
   – Верю. Во всяком случае, мы продолжим дело твоего отца, но другим способом. Мы сами слетаем на планету ПНЗ.
   Тоник посмотрел на часы и заторопился.
   – С удовольствием поговорил бы с вами, но бежать надо. На консультацию. У нас большие строгости.
   Квинт надел утепленную куртку и, как всегда после завтрака, пошел в подвал заниматься притирочными работами. У порога он остановился, покачался на носках и виновато посмотрел на меня:
   – Скафандры, Фил. Запинаюсь об них четыре раза в день. Развалились на дороге.
   – Да, скафандры. Напомнил о них. Я все думаю, что работа у нас построена нерационально. Хватаемся за все, а готового нет ничего. Те же скафандры. Готовы ли они, испытаны? Нет.
   – А мы разве... а в домне-то? А кубом! Как тогда меня трахнуло. А я смотри, ничего.
   – В космосе можно попасть в любую переделку, в область чудовищных давлений, в зоны убийственной радиации. Давай покончим со скафандрами, чтобы до старта не возвращаться к ним. А впредь будем работать последовательно. Сделали одно – в сторону, беремся за другое. Значит, так: испытываем скафандры на большое давление извне и на защиту от радиации.
   – Меня кубом трахнуло...
   – Что ты ухватился за этот куб? Под ним можно находиться и в фотонитовой клетке, обтянутой ситцем, а опустись в ней в глубины океана, что от тебя останется? Ядронит всесторонне проверить надо.
   Квинт оживился.
   – Что же мы сидим? За испытание, Фил! Думай.
   – Пора вместе думать.
   – Подумал, Фил. Марианская впадина в Тихом океане нам подойдет. Это насчет давления, а для радиации – проберемся в действующий атомный реактор. Не сомневайся, сможем. Там и проведем денек, другой. Выспимся.
   – Не пойдет. Реактор окружен толстыми стенами биологической защиты и возле него круглые сутки дежурит обслуживающий персонал. Да и вообще мы не дети, чтобы куда-то крадучись пробираться.
   Квинт задумался. А я стал мысленно искать мощный источник радиации, как вдруг Квинт подал гениальную идею, сразу позволившую нам одновременно испытать многие свойства ядронита. И как всякая гениальная идея, она была до чрезвычайности проста.
   – Нужно в скафандр затолкать атомную бомбу, – нараспев сказал он. – А потом взорвать ее там.
   Признаться, сначала я рассмеялся. Но смех мой стал быстро затухать, потому что за этот малый срок я обдумал слова Квинта, оценил их и, став серьезным, хлопнул его по плечу:
   – Ты молодчина!
   В результате атомного взрыва температура внутри скафандра достигает десятков миллионов градусов, а давление миллиардов атмосфер. О радиации и говорить нечего. Но, поразмыслив, мы решили изменить несколько испытание. Каркас из фотонита при взрыве расплавится, система жизнеобеспечения тоже, придется делать все заново, на что уйдет много времени. Поэтому мы договорились из оставшегося ядронита сделать оболочку наподобие футбольного мяча и поместить туда заряд.
   Я произвел необходимые вычисления и, поручив Квинту сделать ядронитовую оболочку диаметром двадцать сантиметров, начал получать изотоп урана-235. Как и раньше, я взял ровно килограмм песку и начал превращать его в уран. Когда два тяжелых полушария серебристого блестящего металла лежали на столе, мы долго любовались ими. Каждый кусок сам по себе безопасен, но при соединении их масса превысила бы критическую и произошла бы мгновенная цепная ядерная реакция – атомный взрыв.
   Поскольку уран – металл радиоактивный, я, желая воочию увидеть радиацию, поместил одно полушарие под ядроскоп. Хорошо видно, как лишние нейтроны – а их в каждом ядре пятьдесят один – нет-нет да и вырвутся на волю. Некоторые ядра самопроизвольно разваливались и испускали гамма-лучи, едва различимые, скрученные синенькие фотончики. Осколки, состоящие из двух протонов и двух нейтронов, то есть ядра гелия, покидали атом. Это альфа-лучи. Осиротевшие электроны, лишившись ядра, прекращали вечный орбитальный танец и в стройном порядке дружно кидались догонять альфа-частицы. Это бета-лучи. Под ядроскопом кажется, что уран худеет буквально на глазах. Квинт равнодушно смотреть на это не мог:
   – Неблагодарные! Их строишь, опекаешь, а они разваливаются, удирают. Чему смеешься, Фил? Смотри, разбегутся.
   – Спокойствие, Квинт. Ты же знаешь, что период полураспада урана-235 составляет сто семьдесят миллионов лет. Значит, только через этот промежуток времени полушарие, непрерывно излучаясь, уменьшится вдвое. Не забывай, что атом не бильярдный шар. Представь себе мешок, наполненный крупой и равный по объему земному шару. В мешке маленькая дырочка и оттуда сыплется крупа. Глядя на утечку, некий дядя, не замечая величины мешка, обеспокоен: «из чего же завтра я буду кашу варить». Ты уподобился этому недальновидному дяде.
   – Все понял, Фил.
   Встал вопрос, где произвести взрыв: в квартире или в безлюдном месте? Расчеты говорили, что оболочка выдержит, не разорвется, но все же мы не имели права рисковать. Мало ли что может случиться, а ведь кругом люди.
   Мы вспомнили гиблое место в тайге, где расправились с клопом и мухой и решили провести испытание там. Если что и сорвется, так никто не пострадает, мы же удалимся на безопасное расстояние.
   Но и гиблое место мы отвергли. А вдруг все же... Ведь тогда начнутся лесные пожары, радиация. Даже теория вероятности допускает, что все молекулы организма человека могут вдруг одновременно двинуться вверх: человек этот взлетит. А у нас вероятность, что ядронит не выдержит, была больше. Нет, для испытания нужен необитаемый остров или хотя бы коралловый риф.
   Для самоуправляющейся машины не имело значения над сушей двигаться или над водой. Она амфибия.
   Порывшись в атласе и переворошив кучу справочников, мы нашли подходящий островок в Тихом океане, лежащий в стороне от торговых и пассажирских линий.
   Из листового железа сделали цилиндр, а вместо донышек плотно вставили оба полушария урана выпуклой стороной наружу. Обыкновенный пороховой заряд должен был соединить их. Маленькая стрелка будильника в определенное время замкнет электрическую цепь аккумулятора и вызовет искру, которая и воспламенит порох.
   Готовую конструкцию мы заключили в оболочку и намертво заделали прорезь. Мягкий ядронит четко обрисовал контуры цилиндра и взрывного устройства. Через четыре часа должен произойти взрыв.
   Самоуправляющаяся машина у меня всегда в готовности. Умудренный опытом, на этот раз я положил под сиденье запасные батарейки.
   Как добрались до острова, говорить не стоит. Не интересно. И сам он оказался непривлекательным. В основном скалистый, лишь там, где проглядывала земля, лениво шевелились от ветра тонкие низкорослые деревья и распластались чахлые кустарники. До взрыва осталось десять минут.
   – Пора, – сказал я. – Доедем до той скалы, за ней и укроемся.
   Положив на плоский камень наше произведение, мы направились к машине. Но не успели сделать двух шагов, как в воздухе что-то свистнуло, хрустнуло и рядом с нами взвился легкий голубоватый дымок. Присмотревшись, мы увидели на оболочке темный камушек с голубиное яйцо.
   – Что за шутки! – вскричал Квинт. – Эй, кто там? – он схватился за камень и тут же, громко охнув, выпустил его. Кожа на трех пальцах дымилась.
   – Это же метеорит! – крикнул я и, терзаемый мрачным предчувствием, бросился к оболочке. Так и есть. Будильник был основательно сплюснут. Взрыва не будет. Надо же случиться такому совпадению: именно в это время, именно на этот остров и именно в будильник. Такое только в кино бывает.
   Мне могут не поверить. Да я сам-то готов сомневаться. Но что было, то было. В жизни и не такие совпадения случаются.
   Квинт дул на пальцы, тряс ими и ворчал:
   – Мало места ему. Земля так огромна и цели на ней есть приличного размера, нет же, надо было в часы попасть.
   Я осмотрел пальцы:
   – Ничего страшного. Ожог третьей степени. Волдыри заживут быстро.
   – Я о них меньше всего. Взрыва жалко.
   – Постой, Квинт. А ведь мы, собственно, можем вызвать его чисто механически, без искры. Отбросим всякие сомнения. Ты уверен в неуязвимости ядронита?
   – О, зачем спрашиваешь? Я всегда во всем уверен.
   – Раз так, незачем нам прятаться. Сломаем-ка это деревце: ствол понадобится.
   Начерно обтесав ножом ствол, я получил хорошую увесистую дубинку и поставил цилиндр вертикально на землю. Затем наставил торец дубинки на выпуклую середину полушария и выжидающе глянул на Квинта. Он понял меня и ободряюще кивнул головой. Я глубоко вздохнул, понадежнее обхватил дубинку и вдавил уран.
   В тот же миг руки мои взметнулись вверх, а дубинка, ободрав сучками ладони, вырвалась и со свистом улетела неизвестно куда. Мелькнула радостная мысль:
   «Взорвалось! Жив!» Глянув под ноги, я удивился, ничего там не увидев. Распираемая громадным давлением, оболочка должна была принять форму шара, а его нигде не было. Метрах в трех лежал Квинт и глухо стонал. Я кинулся к нему, но он уже опомнился и, морщась от боли, сел.
   – Что такое?
   – Не пойму. Что-то трахнуло меня по руке, да так трахнуло, что я поднялся вверх, крутанулся и отлетел к этому камню.
   – Ясно одно: взрыв был. Мы это почувствовали на себе. – Я показал ободранные ладони. – Но куда шар девался?
   Квинт нахмурил брови и, казалось, что-то вспоминал.
   – Так. Был, говоришь. Правильно. А раз мы пострадали, значит, оболочка не выдержала, разорвалась. Но почему мы так легко отделались? Мы же не превратились в облако раскаленного газа. Интересно! А если взрыва не было, кто же тогда меня стукнул, а тебя ободрал? И опять-таки, нет ни шара, ни оболочки. Она выходит взорвалась, а нас не обожгло, но в то же время... Может, только порох взорвался, надо поискать лоскутки ядронита. Нет, не то говорю. Заряд взорвался, шар разорвался, но нас не разорвал. Заряд не взорвался, но куда-то девался. – Он передохнул. – Кажется, я заговариваюсь.
   – Определенно. Пока ты раздумывал, я нашел причину исчезновения шара. Заряд помещался не в центре. А может, оболочка была не совсем правильной круглой формы и на большую ее внутреннюю поверхность на какой-то миг пришлось большее давление. Эта сила и вывела шар из равновесия, дала ему толчок и сообщила большую скорость. Тебе повезло, что удар пришелся не в голову, тогда бы тебя никто не оживил. Когда оболочка надувалась – а это длилось миллионную долю секунды – она, как катапульта, выбросила вон дубину. В общем все отлично, Квинт. Ядронит выдержал, не подвел. Надо непременно найти шар, проверить, не пропускает ли он радиацию. Ты стоял здесь? Ясно. Направление на юг.
   На малой скорости мы медленно продвигались в глубь острова. Надежда найти шар с каждым часом все падала. Он мог закатиться в ямку, в расщелину, да мало ли куда. Остров решили покинуть с наступлением темноты. Квинт к чему-то прислушивался и наконец сказал:
   – Слышу шипенье.
   – Гейзеров здесь нет. В ушах у тебя шипит.
   Он обиделся.
   – У меня тонкий слух. Раньше не шипело, а сейчас шипит. Может, в шаре оказалась микродырочка и через нее вырываются продукты взрыва?
   – В какой стороне?
   Квинт вертел головой, закрывал поочередно то правое, то левое ухо. Для чего-то прикрыл и нос.
   – Кругом, Фил, шипит. Но впереди, кажется, громче.
   Увеличив скорость, я опять затормозил. Квинт не ошибся. Теперь шипенье услышал и я.
   Мы поехали на звук. Поднялись по пологому плато. Впереди оказался обрыв. Заглянув вниз, среди скал мы увидели подобие гигантской цистерны. От нее отходили трубы непосредственно в землю, а у подножия раскинулись какие-то приплюснутые строения, напоминающие черепашьи панцири. Оттуда и доносилось шипение.
   – Остров называется необитаемым, – развел руками Квинт. – Сюда бы составителя того справочника.
   Нас, естественно, заинтересовало, что бы это могло быть. Кружным путем мы приблизились к цистерне. Дальше предпочли идти пешком и поставили машину в укрытие под нависший каменный козырек. Шипение заглушало наши голоса. Квинт жестикулировал, показывая на один из панцирей, который мелко-мелко дрожал. И тут мы увидели трех человек. Пружинящим шагом они приближались к нам. Меня удивило не столько их появление, сколько их внешность: одинаковые серые в обтяжку костюмы, одинаковый рост, одинаковая походка и одинаковые... лица. Они подошли вплотную и остановились. Ох и лица! Бесцветные, плоские, какие-то раздавленные, будто по ним только что проехал трактор с резиновыми гусеницами. И абсолютно ничего не выражающие. Но выправка была безупречной.
   Я вынудил себя улыбнуться и показал на уши. Они переглянулись и кивнули головами, давая понять, чтобы мы немедленно следовали за ними. Мало того, еще и подтолкнули нас. Квинт что-то прокричал и бросился на среднего. Левый крайний взмахнул перед носом Квинта чем-то белым и тот сразу обмяк. Я кинулся к нему, но и передо мной мелькнуло это белое. И все. Больше ничего не помню.
   Очнулся в темноте. Пол – мягкий, с ворсинками. Неприятная сухость во рту, слабость, тошнота. Что это за люди? Почему они напали на нас? Я несколько раз позвал Квинта. Не добившись ответа, потихоньку встал и, шаря перед собой руками, осторожно пошел вперед. Наткнувшись на мягкую, как и пол, стену, я на ощупь зашагал вдоль нее, надеясь добраться до двери. Сколько времени прошло, не знаю, но я уже стал уставать, а двери все не было. Тут мне, не скрою, стало страшно. Не один километр протопал. Что за дьявольский коридор? Куда он меня приведет? Темнота – глаз выколи, тишина – громом убей. Собственных шагов не слышно. Но я упрямо шел и шел вперед, пока не устал. Тогда я прилег. Лежать-то было удобно. Куда ни повернись, везде мягко. Потом слышу – шорох, кто-то зашевелился, застонал и зло сплюнул. Я похолодел, но одновременно и обрадовался. Кто-то смачно выругался и спросил:
   – Есть кто живой?
   – Есть.
   – А кто ты есть?
   – Такой же пленник, как и вы.
   – Пленник. М-мм. Похоже. Да, приятель, похоже. А не скажешь, где мы? И за что?
   – Не знаю.
   – Вот, вот, приятель, я тоже не знаю. Не подумай, что я какой грабитель. Я представитель редчайшей профессии на земле – трубочист и горжусь этим. Сколько труб перечистил, у-у...
   – Как вы сюда попали? – спросил я.
   – Просто. Дело было сегодня. Нет, вчера. Или позавчера? В общем в выходной. Обошел я по поручению жены все магазины, известку искал и не нашел. На улице было пасмурно и на душе так же. Остановился я и думаю, как жена дома встретит. Вдруг подходит ко мне мужчина. Костюмчик на нем – первый сорт. Прямо джентльмен. Только лицо какое-то постное, вроде стертое. Очень вежливо просит помочь дойти до дому. Дескать, инвалид, почувствовал себя плохо. Разве можно, приятель, отказать больному человеку? Я взял его под локоть. Прошли мы метров сто, свернули в глухой переулок. А там машина стоит, будто нас поджидает. Мне почему-то удрать захотелось, не по себе стало. Дурак, что не удрал. Только мы поравнялись с машиной, задняя дверца ее открылась, а «инвалид» поднес мне к лицу что-то белое. И я, приятель, выключился. Очухался только здесь. А как ты попал?
   – Примерно так же, – вздохнул я.
   – Изверги! – негодовал трубочист. – Я всех выведу на чистую воду. Баптисты! Инквизиторы! Ух, как в горле першит. Водички бы.
   Неожиданно загорелся свет. Оказывается, никакого коридора нет – просто большая, круглая и пустая комната, вот я и кружил вдоль ее бесконечной стены. Включая и потолок, все в комнате было обито серым, неизвестным мне материалом. Я взглянул на трубочиста. Здоровый, толстый дядька. Как только он лазает по крышам?!
   С тихим щелчком отворилась круглая, незаметная в стене дверь, и один за другим вошли четыре человека в серых, знакомых мне костюмах. И все на одно лицо! Они жестом пригласили нас следовать за собой.
   – Прошу объяснить, по какому праву вы напали на нас? – спросил я.
   Они и ухом не повели.
   – Вас спрашивают, – возмутился трубочист. – И нечего прикидываться дурачками. Вы все знаете. Что как идиоты смотрите?
   Лица вошедших оставались неподвижными. Они настойчиво повторяли приглашение.
   – Идем, – сказал я трубочисту. – Они либо глухонемые, либо действуют согласно полученным инструкциям.
   Из большей комнаты мы прошли в меньшую, потом еще в меньшую, и в круглой серой каморке нам молча предложили поесть. Круглый серый стол, серые тарелки, серая каша, серая вода и все безвкусное.
   После обеда нас препроводили в баню и взамен нашей одежды выдали серые в обтяжку комбинезоны. Трубочист перекинул свой новый наряд через руку.
   – Они и вправду дураки. Для моей комплекции костюмов в магазинах нет. Даже спецовку шьют по заказу. А они дают мне жалкий комбинезон, который я могу натянуть только на ногу. Что ж, нагишом ходить? Верните мою одежду.
   В ответ на его причитания один из сопровождающих небрежно снял с руки трубочиста комбинезон, свободно растянул его и бросил в лицо ошалелому толстяку.
   Мы больше ничего не спрашивали: без толку. После переодевания нас провели в круглую клетушку и бесцеремонно впрыснули в тело, прямо сквозь комбинезон, изрядную дозу какой-то светлой жидкости. Когда стали набирать в шприц другую жидкость, трубочист вскипел от ярости и оттолкнул от себя одного человека. Тот взмахнул чем-то желтым, и через секунду толстяк уже корчился на полу в судорогах. Изо рта его шла пена. А они спокойно выжидали, когда он затихнет. Потом привели его в себя, сделали укол и, проведя через две других комнаты, втолкнули нас в обширный круглый совершенно пустой зал без окон. Там находилось около двадцати человек. И все в одинаковых, как у нас, серых комбинезонах. Одни стояли, другие сидели на мягком полу. На наш приход никто не обратил внимания. Все вялые, угрюмые, безразличные к окружающему. Мой трубочист на глазах перерождался – становился апатичным, отвечал невпопад и рассеянно, дальнейшая судьба его уже ничуть не интересовала. Он безропотно покорился своей участи. И, удобно расположившись между двумя молчальниками, весь ушел в себя.
   Я пытался узнать, где мы находимся, но меня никто не слушал, никто даже не смотрел на меня. Лишь один многозначительно и тревожно произнес: «Ужжаз». Больше я от него не добился ни слова. Взгляд его потух и он стал мрачнее тучи.
   Неожиданно все, как по команде, вскочили, построились с интервалом в два метра, прокричали хором: «Ужжаз» и тут же расположились спать. Раздался богатырский храп. Я стоял в стороне и думал, что схожу с ума. Трубочист в построении не участвовал, но спать лег вместе со всеми. Ко мне же сон не шел. Черт те что!
   Задремал только к утру. А может, и не к утру. Кто знает? Часы остановились, солнца нет.
   Проснулись все одновременно, опять построились, прокричали: «Ужжаз», дверь открылась, и они организованно стали выходить. Трубочист находился в самой гуще. Я окликнул его, но он даже не повернулся в мою сторону. Я не хотел идти, но в последний момент передумал и из любопытства пристроился сзади.
   Шли быстро, в ногу, как заправские солдаты. В одной комнате на кольцеобразном столе стояли серые кружки, накрытые чем-то вроде хлеба. Каждый съел свою порцию. Одна осталась лишняя. Значит, моя. Я уничтожил ее: все же голод не тетка. А потом началась какая-то бестолковая, суетливая работа. Понатащили больших серых шаров и давай из них складывать пирамиду. Последний шар на вершину пирамиды положить невозможно, высоко – и при каждой попытке водворить его туда пирамида разваливалась, и все начиналось сначала. И так весь «день». Раз двести складывали ее и столько же раз она разваливалась. Я неоднократно подходил к трубочисту, принимавшему участие в работе, говорил ему про известку, про «инвалида». Но он не обращал на меня внимания. Я дернул его за локоть, ущипнул, потом несильно ударил ребром ладони по шее, а он только отмахивался... Неожиданно работу прекратили, шары унесли, поужинали, построились и ушли. И за все время ни единого слова! Я остался один. И тут передо мной выросли две фигуры с размытыми лицами. Я потребовал объяснений. И что же? Сверкнуло что-то желтое, и я не хуже трубочиста начал дергаться на полу. Казалось, будто меня выворачивают наизнанку. Через некоторое время мне сделали укол и опять втолкнули к молчальникам. Бесноваться и кричать не было никакого смысла. На следующий день повторилась та же история: подъем, построение, сооружение пирамиды. Я в работе участия не принимал, но после ужина ушел вместе со всеми. Кто-то незримо руководил этими жалкими людьми, ставшими настоящими бездумными автоматами. На третий день я вообще никуда не пошел, лежал и обдумывал свое положение. За мной не замедлили явиться двое старых знакомых. При воспоминании о желтом я сжался в комок. Но они молча повели меня куда-то. Мы прошли мимо той группы, которая строила пирамиду, мимо людей, которые с бессмысленным упорством катали взад и вперед толстые гладкие бревна, мимо компании, поддерживавшей за основание массивный конус, поставленный вершиной на пол. И везде я глазами искал Квинта. Несомненно, он был среди этих «работяг». Но серые комбинезоны делали всех похожими один на другого, а я не мог остановиться, чтобы приглядеться внимательней.
   Люди в последней комнате поразили меня. Это были близнецы, как есть близнецы. Тридцать человек и никакой эксперт не отличит их друг от друга. И занимались они не бестолковой работой, они изолировали блестящими лентами тянущийся перед ними шланг, который наматывался на алюминиевый барабан.
   Лифт поднял нас наверх. Миновав небольшой, с настоящим твердым полом коридор, мы вошли в строго обставленный кабинет. В широкое окно виднелись скалы и кусочек моря. За столом сидел человек неопределенных лет с атлетической фигурой, квадратным лицом, в квадратных темных очках и с квадратным колпаком на голове. Слева от него находился щит со множеством кнопок и тумблеров, перед ним пустая пепельница и стопка исписанной бумаги. От него так и веяло холодной жестокостью.
   – Любопытный экземпляр, – сказал он, кивнув на меня, и просмотрел несколько листков. – Интересный случай. Но ничего. Справимся.
   Я смело подошел к столу и, глядя в квадратные очки, как можно спокойнее и вместе с тем требовательно, спросил:
   – Я бы хотел знать, где нахожусь.
   Он разразился громоподобным смехом.
   – Я Ужжаз! С тебя этого достаточно. Ты забудешь все, кроме этого имени. Ха-ха! Экземпляр выкопался! Неподдающийся!
   У меня судорогой стянуло губы. Надеюсь, он принял это за улыбку. И тут же я подумал, а не тот ли это Ужжаз, которого я искал? И внешне похож, и имя совпадает. Я раскрыл было рот, чтобы спросить, но Ужжаз расхохотался:
   – Да ты веселый парень! Ха! Приятно побеседовать с таким человечком. Земле подходит срок смены паспорта и фамилии. Через год она будет называться – Ужжаз. Уразумел, человечек? Чувства, таланты, идеалы – блеф! Хо-хо. Отныне на Ужжазе будут думать так, как велю я! Я! Общество на планете давно нуждается в упрощении! Настала эпоха стандартизации человечества. Но я великодушен и нации оставлю. За исключением мелких. Каждая нация будет иметь свой стандарт, вся нация на одно лицо. Каста рабочих, каста инженеров. По чести, долгу, справедливости, любви и прочей чепухе давно соскучилась свалка. Вот так. Убрать! Через сутки обработать или...
   Он закончил фразу на незнакомом мне языке. Я поднял руку:
   – Подождите. Вы знаете профессора Бейгера?
   – Бейгера? О, это враг номер один. Убрать!
   – Стойте! – крикнул я. Но мне заломили руки и вытолкнули из кабинета.
   На обратном пути я запоминал дорогу, раздумывал и искал Квинта. И я увидел его.
   Бедный мой фараон вместе с десятками его товарищей по несчастью сидели каждый перед своим круглым баком, наполненным водой. Лицо Квинта пока не изменилось, но каким оно стало матовым и безжизненным! Вечно бегающие задорные глаза его сейчас были холодными. Бедняга трудился. Из круглого бака вода через отверстие в днище выливалась в другой бачок, меньшего объема, и был этот бачок всегда полон до краев. В обязанность Квинта входило не допустить, чтобы вода вылилась через край. Вот он и черпал ее ковшом и выливал в большой бак. Как только выльет, нижний бачок опять наполнится. Снова черпать и выливать, и так весь день.
   Меня привели в лабораторию и начали колоть, брать анализы, облучать, а я все смотрел и запоминал надписи на этикетках.
   Затем меня снова отвели в мою группу. Я улегся и начал размышлять. Далеко замахнулся этот Ужжаз. Он всерьез занялся стандартизацией человечества. Дело поставлено на широкую ногу, отлично организовано. Судя по всему, Ужжаз имеет агентов, в задачу которых входит похищать людей и отправлять их на остров. Анализируя все, что мне удалось увидеть и услышать, я стал разгадывать планы и методы его работы.
   Вновь прибывшим вводили в кровь специальный раствор, парализующий высшие отделы мозга. После этого люди легко поддавались любому внушению. Вторым этапом предусматривалось стандартизовать внешность пленников. Ужжаз выбрал единственно правильный путь – гены. В ядре клетки любого живого организма находятся в виде нитей молекулы нуклеиновой кислоты, осуществляющие запись наследственной информации. А отрезки нитей – гены, управляют развитием определенных признаков. Ужжаз, воздействуя специальным препаратом на ядра клеток разных людей, хотел отождествить все гены. А раз у всех одни и те же гены, значит, у всех будут развиваться одинаковые признаки, все станут «близнецами». И у него это получилось.
   Третий этап – заключительный, массовая обработка всех людей планеты путем распыления в атмосфере особых химических веществ. Теперь-то я понял назначение гигантской цистерны. В ней Ужжаз накапливал и хранил под давлением эти сжиженные химические вещества.
   Что и говорить, голова у него работала здорово, но как-то односторонне, однобоко. Мне до сих пор не ясно, почему он не мог понять такой простой вещи, что погубил бы цивилизацию, что человечество вернулось бы к каменному веку и что в конце концов он все равно потерпел бы крах.
   Каждый подумает, а почему на меня не подействовали препараты Ужжаза?
   Когда я строил ядроскоп и плазмотрон для получения плазмы, то подолгу находился в магнитном поле чудовищной напряженности. Оно и спасло меня. Еще в старину люди пытались лечиться от некоторых психических заболеваний магнетизмом и небезуспешно. Поле благотворно повлияло на мою психику и укрепило ее. Это что-то вроде психологического иммунитета.
   Конечно, после встречи с Ужжазом я сделал вид, что меня обработали. За ночь у меня созрел план спасения. Я встал со всеми, громко проорал «Ужжаз» и добросовестно «строил» весь день пирамиду. Я знал, что за мной сейчас внимательно следят и старался вовсю. Через два дня восемь человек из моей группы увели для опытов. Вернулись они полублизнецами, а через сутки их невозможно стало отличить друг от друга. Когда по моим расчетам контроль за мной прекратился, я начал действовать. Ужжаз так слепо уверовал в неотразимое действие своих препаратов, что не считал нужным запирать комнаты с подопытными или ставить охрану.
   И вот однажды ночью я сделал вылазку. Я знал, что многим рискую, но иного выхода не было. Первым моим желанием было найти Квинта. В ту ночь я осмотрел всех спящих в четырех комнатах. Квинта я не нашел, зато появилась уверенность: меня не заметили и можно продолжать. Я осмелел. В следующую ночь Квинт был найден. Он спал на спине, подложив одну руку под голову. Будить я его не стал, он не узнал бы меня. Я только погладил его волосы и прошептал:
   – Ничего, Квинт, мы еще посчитаемся с Ужжазом.
   На третью ночь я настолько осмелел, что проник в лабораторию. Химические формулы завладели мной. Уходя оттуда, я вытащил из мусорной корзины два огрызка карандаша, несколько смятых чистых листков бумаги и прихватил с полки флакончик красного реактива. По пути «домой» заскочил к Квинту и вымазал его подошвы этим реактивом. Следующие две ночи я разрабатывал рецепт препарата, который вернул бы Квинту память. Работа днем на строительстве пирамиды стала невыносимо муторной. Я уставал и изматывал себя, стараясь не допустить оплошности и не вызвать подозрения. Когда рецепт был готов, я снова пробрался в лабораторию и приготовил препарат. Готовую темно-синюю жидкость я набрал в тонкий шприц и собрался было уходить, как увидел на краешке стола за пустой мензуркой белый цилиндрик, поставленный на «попа». Я взял его. На торце глянцем переливалось мелкозернистое стекло, а на боку виднелась кнопка. Я поводил цилиндриком перед глазами и вспомнил: этой штукой усыпили нас с Квинтом. Это было оружие, я не мог пренебречь им и, сунув цилиндрик под комбинезон за пазуху, поспешил в комнату Квинта.
   Хорошо, что я догадался вымазать его подошвы реактивом, потому что Квинта успели уже обработать, и он стал непохож на себя. Приплюснутый нос, корявые плоские щеки, белесые брови. А под ухом красовалась сочная бородавка. Я впрыснул ему приготовленный препарат и прилег рядом. Выждал часа полтора и начал тормошить.
   – Проснись, Квинт.
   Он потянулся, что-то пробурчал и, открыв глаза, радостно завопил:
   – Ф-и-ил!
   – Тише, Квинт. Вставай и ни о чем не спрашивай меня. Не время сейчас. Следуй за мной.
   Я вытащил белый цилиндрик и заторопился к выходу. Квинт шагал рядом. Лифт бесшумно вынес нас наверх, и мы очутились в коридоре с твердым полом.
   Я шел в кабинет Ужжаза. Поворот налево, и перед нами предстали две фигуры со стертыми лицами. Увидев нас, они отпрянули и сунули руки в карманы костюмов, но я опередил их и взмахнул цилиндриком, одновременно нажав боковую кнопку. Оба тюфяками повалились на пол. Я толкнул дверь и мы вошли в кабинет Ужжаза. Наступал рассвет. Ни шпингалетов, ни ручек на окне не оказалось.
   – Бей стеклину, – сказал я.
   – С удовольствием, – ответил Квинт.
   – Бежим!
   Гигантская цистерна была отличным ориентиром, и довольно быстро мы нашли свою машину.

<<==  *  ==>>