ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Хорошо помню тот влажный теплый вечер, когда я впервые включил ядроскоп. В вакуумную камеру для большей оригинальности я поместил тогда обыкновенный ржавый гвоздь. Для чего-то, помню, закатал рукава и подсел к окуляру гудящего ядроскопа. Так и хотелось взглянуть на атом, но я не торопился, я предвкушал удовольствие и растягивал его. Другой бы на моем месте сказал, что сидел с замирающим или колотящимся сердцем. У меня этого не было, я не больной и стометровку перед включением не пробегал. Волнение – другое дело. Я волновался и, не дождавшись успокоения, еще выше закатал рукава и прильнул к окуляру. Тут же гудение ядроскопа прекратилось, и он вышел из строя. Раздосадованный, я вскочил и проверил блоки питания с трансформатором. Все исправно. Значит, поломка внутри.
   Всякий понимает, как трудно найти маленькую неисправность в большой сложной машине. Я снял боковые люки, верхнюю крышку и для начала сделал беглый обзор. Все в порядке. И контакты целы. Частичная разборка тоже ничего не дала. Наступила ночь. Моросил нудный противный дождичек, под стать моему настроению. Пришлось начинать полную разборку, и лишь глубокой ночью я нашел причину. Но что это была за причина! Виновником моих мучений оказался клоп. Да, да! Клоп! Зловредное насекомое вползло в щель и замкнуло собой два крохотных волоска проводки...
   С рассветом сборка была закончена, дождь прекратился, и я уже без всякого волнения приник к окуляру.
   Признаться, сначала я разочаровался, хотя этого и следовало ожидать. Ведь атом по существу пуст. Если его увеличить до объема шара диаметром четыре метра, то в центре будет находиться ядро в четверть просяного зернышка, а на периферии несколько незримых пылинок – электронов. Поэтому в первый раз я ничего не увидел. Но я сумел сфокусировать волны тяготения так, что объем уменьшился до кубического сантиметра, атом кажуще уплотнился, и только тогда, добившись предельного увеличения, я увидел его, как вижу яблоко на столе. Он выглядит как туманное, не имеющее резких границ слабосветящееся чарующим зеленоватым светом пятно, в центре которого выделялся неподвижный, но уже более четко очерченный комок – ядро. Бешено вращающиеся вокруг ядра электроны сливаются в сплошное облако.
   С помощью специального механизма я как бы замедлил время вращения в двести миллиардов раз. Ох, и заманчивая картина открылась взору!
   Величаво и грациозно плывут по орбитам электроны. Впрочем, даже не плывут, а как-то размываются по ним. Электрон – вовсе не шарик. Он не твердый и не мягкий. Его не надуешь и не сожмешь, не разорвешь и не продырявишь. Это что-то хитрое и непонятное, но ясно видимое – вроде размытого пятна, которое постепенно расплывается и, наконец, затухает совсем. Формы электрона я так и не рассмотрел: мельтешит перед глазами. Покажется вроде круглым и только я отмечу про себя этот факт, а он уже огурец не огурец, сапог не сапог. Даже мне однажды показалось, что электрон был похож на мою физиономию, рассматриваемую сквозь мокрое стекло. Мало того, эта физиономия состроила мне гримасу и стала отворачиваться.
   Глядя на атом, я забывал об окружающем меня мире. Взорвись в комнате бомба, я бы и бровью не повел. Не удивительно, что, когда физиономия стала отворачиваться от меня, я не выдержал:
   – Погоди, погоди! Эй, приятель, как тебя там!
   Я сделал попытку протереть несуществующее стекло, но «приятель» исчез и вместо него появилась какая-то смятая рваная шина. Тут я оторвался от окуляра и, вернувшись к действительности, обругал себя. Опять увлекся!
   Вот какая занятная штука – электрон. Часами можно наблюдать и не иметь никакого представления об его истинной форме. А ведь он имеет вес. Я считаю себя человеком среднего роста и средней упитанности и без труда высчитал, что во мне содержится пятнадцать граммов электронов.
   А ядро, в котором практически сосредоточена вся масса атома, непрерывно пульсирует. Там властвуют могучие ядерные силы, крепко цементирующие между собой частицы – протоны и нейтроны. Они по сравнению с электронами очень массивны, все равно что орел по сравнению с колибри, но и об их форме ничего определенного сказать нельзя. Отличие, конечно, есть. Протон расплывчат и внутри него, в сердцевине, периодически возникают неясные блики молний. Нейтрон же, лишенный заряда, имеет постоянную не меняющуюся форму, но и о ней воздержусь что-нибудь сказать, дабы не навлечь на себя нареканий. Будь на моем месте Мюнхгаузен, он бы тут такого наговорил! Но я человек правдивый и чего не разглядел, о том и врать не буду. А кому интересно узнать поточнее, пусть сам себе сделает ядроскоп и любуется, сколько душе угодно. В общем очень забавные частицы. Понятно, рассматривал я атом в полной темноте и у меня мелькнула мысль, а нельзя ли увидеть частичку света – фотон? С этой целью я включил в камере крохотную лампочку, и свет мгновенно заполнил пустоту. Но для меня он распространялся чересчур медленно. Прошло около минуты, прежде чем я увидел первую партию фотонов. Я напряг зрение, но ничего примечательного в них сначала не нашел. Просто, слегка пульсирующая прозрачная масса, в которой невозможно различить границу между соседними фотонами. Однако приглядевшись, я заметил едва уловимые пляшущие вихорьки. Они отдаленно напоминали пружинящие спиральки. Это и были фотоны, неделимые наименьшие порции света или просто световые кванты. Я мог часами рассматривать свет, он притягивал меня к себе.
   Квинт уже штурмовал ядерную физику. Пора было приступать к работе по спасению профессора Бейгера. Но Квинту я ничего не говорил. Рано пока. Пусть обживется и войдет в непривычные для него рамки жизни.
   В завершение учебы я подвел Квинта к ядроскопу.
   – В этой штуке ты увидишь атомы.
   – Таких маленьких и увижу?
   – Непременно. Какой атом хочешь?
   – Хочу увидеть один из атомов молекул моего ногтя.
   – Давай.
   Квинт отрезал серпик ногтя. Я поместил его в камеру, включил питание и, настроив фокус, пригласил Квинта. Он пригладил волосы, принял серьезный, деловитый вид и только наклонился к окуляру, как гудение прекратилось. Ядроскоп вышел из строя.
   – Тьма, – сказал Квинт, – не вижу атома.
   – Ядроскоп отказал, – огорчился я. – Где-то неисправность. Неси ключи.
   Когда агрегат наполовину разобрали, я опять нашел клопа. Да-да! Клопа, опять замкнувшего цепь. Коротко ругнувшись, я всей силой легких сдул пепел с контактов.
   – Что ты сказал, не понял? – спросил Квинт.
   – А... так, ничего. Собираем машину.
   Откуда клопы берутся? Я хорошо знаю, что их у меня нет. Водились поначалу, но я с ними живо расправился. В аптеку за пиретрумом, за хлорофосными карандашами и аэрозольными баллончиками не бегал. От них, говорят, мало толку. Я сам приготовил яд. Предлагал его по доброте своей и соседям, а тетя Шаша на меня же и накричала: «Что вы мне эту заразу суете и какое вам дело до нашей живности?»
   Значит, клопы переползали от соседей и почему-то именно в ядроскоп. Чем-то он их притягивал.
   Сборка закончилась, я включил питание, и Квинт приник к окуляру.
   Он смотрел сосредоточенно, плотно сжав губы. Иногда вздрагивал и подергивался.
   – Ну как? – я похлопал его по плечу.
   – Неужели все это в кусочке моего ногтя? Это вот... не поймешь что, то как саркофаги, то финики, а то... не знаю. И крутятся. Это и есть электроны?
   – Они самые.
   – Но почему такие разные?
   – Электроны все одинаковые, но природа хитра. Нельзя увидеть электрон конкретно, какой он есть: он волна-частица. Эта волна и сбивает нас. А мозг услужливо подставляет нам давно привычные образы. Электрон скрывает свой истинный лик. Поэтому тебе и мерещатся саркофаги да финики.
   – Вот не думал, что он такой забавный. И все это в ногте.
   Я поставил реле времени ядроскопа на отключение через три минуты и спустился в подвал, чтобы разбить ящик, в котором принесли мумию. Квинту неприятно было бы увидеть его. Ящик разбил быстро и заодно решил навести порядок в подвале. Я давно это собирался сделать. Времени потратил довольно много, но торопиться мне было некуда. Меня увлекает любая работа и даже уборкой я занимаюсь с удовольствием.
   Часа через два поднимаюсь наверх и останавливаюсь в недоумении: дверь настежь. Квинта нет. Я к соседям – они ничего не знают. Неужели он отправился разыскивать меня? Ему еще рано общаться с людьми и опасно гулять одному по городу. Нужно срочно найти его! И я бегом пустился в единственное место, где он мог против воли оказаться, – в психиатрическую больницу. Так и есть.
   За дверью приемной я услышал приглушенный голос Квинта:
   – Постою, не устал.
   Я набрался смелости и потянул дверь на себя. Звуки стали отчетливее и разборчивей.
   – Хорошо. Стойте, – ответил Квинту простуженный мужской голос.
   – И постою, – заверил Квинт.
   – Значит вы – мумия?
   – Был. Сейчас уже нет.
   – И давно вы э... воскресли?
   – Только не воскрес. Я не Христос. С вами трудно разговаривать. Я был оживлен.
   – Давно?
   – В четверг третьего месяца.
   – А до этого были мумией? Подумайте.
   – Да, мумией. И думать не надо.
   – Уж не египетской ли?
   – Да, да. Вы совершенно правы. Египетской.
   – А не фараоном ли вы случайно были?
   – Вы угадали. Фараон. А что, похож?
   – Настоящим?
   – А как же. Сначала наместником, а потом и им. Но я был слишком жесток и меня убили. Между прочим, даже не знаю кто.
   – Ваш адрес?
   Адреса Квинт не знал. Я ему не говорил.
   – Я спрашиваю адрес?
   – Понимаю. Адрес. Но я его не знаю.
   – Фамилия, имя.
   – Квинтопертпраптех.
   – Имя, отчество?
   – Я же сказал. Квинтопертпраптех. Все вместе.
   – Говорите по слогам. Так, так. Год рождения?
   – Точно не знаю. У нас упорядоченного календаря не существовало, но запишите примерно четырехтысячный год до новой эры.
   – Родные, близкие есть?
   – Были когда-то. А где их мумии не знаю.
   – С кем в настоящее время проживаете?
   – С Филом. Очень хороший человек. Он меня оживил, и если бы не он, быть мне во веки веков мумией. Страшно подумать.
   – Кто такой Фил?
   – Как кто? Фил. Не знать Фила, величайшего ал... алкоголика нашего, то есть вашего, а в общем, сейчас уже нашего времени.
   – Специальность?
   – Фил всему научит. Мастер я.
   – Чем занимаетесь?
   – Сшиваю ядра.
   – Как понять? Какие ядра?
   – Атомные, конечно, и, конечно, не иголкой.
   – Так. Все ясно. Проводите его. Палата 8.
   – Куда? Зачем? Мне Фила искать надо.
   – Не беспокойтесь. Это ненадолго.
   За дверью раздались шаги и я услышал властный голос:
   – Дать снотворное. Полный покой.
   Бедняга! Я было рванулся вперед, но остановился. Своим появлением я не помогу Квинту. Увидев меня, он обязательно скажет: «Вот Фил. Он подтвердит сказанное». А если я расскажу правду, нас уложат вместе. Нет, действовать надо иначе, и скорей действовать, пока не дали снотворного!
   Палата 8 на втором этаже. Взобравшись по водосточной трубе до карниза, опоясывающего здание, я дошел до окна и заглянул в него. К счастью, Квинт был один. Я буквально выстрелил в него потоком слов, но он меня прекрасно понял. Едва я успел дать ему инструкцию, как вести себя дальше, щелкнул дверной замок. Я быстро присел. Раздался женский голос:
   – Выпейте, пожалуйста. Вам это необходимо.
   В ответ послышался самоуверенный смешок Квинта.
   – Отлично! Значит все мне поверили. Позовите доктора.
   Сидеть на карнизе было очень неудобно, но я не уходил. Немного погодя послышался голос доктора:
   – Что случилось? Вспомнили адрес?
   – Мне нет нужды вспоминать его, – ответил Квинт. – Я очень благодарен вам и приношу свои извинения. Я – артист. Мне поручено сыграть душевнобольного человека в трудном спектакле. Я сомневался, сумею ли оправдать оказанное доверие, и поэтому решил проверить себя у вас. Еще раз прошу прощения за причиненное беспокойство. Вы вернули мне веру в мой артистический талант. До свидания!
   Доктор что-то неопределенное промычал в ответ. Хлопнула дверь.
   Квинт ожидал меня у входа. Пришлось слегка пожурить его.
   – Разве можно так? Ты был наивен, как ребенок. Ты же знаешь, что медицина еще не в силах оживить человека, умершего хотя бы полчаса назад. А тут тысячелетия прошли. Безусловно, тебе никто не поверит.
   – Но ты же это сделал.
   – А ты на меня не смотри. И давай не будем говорить об этом. Да ты знаешь что такое алкоголик?
   – Н-нет. Слово-то красивое. Звучное, поэтическое.
   – Сначала узнай, потом называй. И запомни, если я в следующий раз удалюсь куда, не пускайся на поиски. Тебе еще трудно общаться с людьми.
   – Как же я мог не искать тебя! Ты ушел. Я ждал, сидел, ходил, лежал. Я переживал. Беспокоился. Взял и вышел на улицу и спрашиваю у человека – он в очках, с портфелем под мышкой, представительный такой и в манекен... макинтоше, – куда Фил, великий алкоголик, ушел, тот, который меня, мумию, оживил. Человек внимательно выслушал меня и согласился показать, да и привел в то заведение и говорит: «Иди в ту дверь, там спроси». Обманщик он великий, вот он кто. Не в Египте он живет в мои времена, а то бы... Фараона обмануть!
   На обучении Квинта я поставил точку, и мысль моя заработала в другом направления. Прежде всего нужно заняться нуль-пространством. В сущности оно есть ничто, и это ничто должно обладать удивительным свойством, не присущим веществу и полям. Если его, образно говоря, струю направить на какое-нибудь тело, то нуль-пространство мгновенно обволокет его. Значит, по отношению к земле этого тела как бы существовать не будет, оно может от первоначального толчка переместиться куда угодно, хоть в центр земли, хоть в космические дали.
   Так говорили первоначальные расчеты. Но чтобы убедиться в этом, я спустился в подвал, где в углу испокон веков валялся ржавый чугунный утюг. Поскольку он ничей, я объявил себя владельцем и принес его в комнату. Квинт с мокрой головой вышел из ванной и критически осмотрел утюг.
   – Фил, если ты им будешь гладить, то поверь мне, ты испачкаешь штаны.
   – Спасибо за предупреждение, но я хочу отправить его в никуда. В этом литровом сосуде нуль-пространство. Я говорил тебе о нем. Сейчас продемонстрирую.
   Направив одно из отверстий сосуда на утюг, я на мгновение нажал на рычажок выпуска нуль-пространства. Так же мгновенно утюга не стало.
   – Где он? – всполошился Квинт.
   – Возможно, проходит плотные слои атмосферы. В оболочке из ничто он навсегда покидает Землю.
   – А в потолок он не врезался? Дыры не вижу.
   – Нуль-пространство всепроникающе.
   – Наши жрецы рядом с тобой, Фил, это неразумные личинки скорпиона.
   – Когда ты забудешь о жрецах?
   – Уже забыл. Какие такие жрецы?
   – Не дурачься. Приведи-ка лучше ядроскоп в надлежащий вид.
   Конечно, проверить свойства нуль-пространства следовало бы не в домашних условиях, а в более широком масштабе. Но главное сделано – ничто, эта опора – есть. И еще одно немаловажно: нужны скафандры.
   Из чего же их сделать? Из атомных ядер, что ли? Стоп, стоп, а почему бы и нет? Чего испугался? Ведь ткань, если ее можно так назвать, из ядер, уложенных один к другому вплотную в одной плоскости, будет вечной, устойчивой против любых механических, химических и температурных воздействий. Наряду с этим она будет необычайно мягкой, как вода.
   В скафандре из такой ядерной ткани можно, не боясь поджариться, заночевать на солнце, порезвиться в жидком гелии или помечтать в котле атомного реактора, где мощное излучение в момент убивает все живое. Да разве все достоинства перечтешь. Никакая фантазия не сможет предугадать свойств ядерного вещества, кубический сантиметр которого будет весить сто миллионов тонн. Да, да, не меньше.
   Судя по всему, скафандр должен получиться невероятно тяжелым. Но это неверно. Вес скафандра составит всего четыре килограмма. Довольно сносно. Ведь толщина ткани всего в одно ядро. В одно! Это трудно представить. Я бы сказал – это непредставляемо.
   Ядра положительно заряжены, вследствие чего они взаимно отталкиваются. А... нет, не пойдет. Скафандр-то получится положительно заряженным в нашем нейтральном мире. Хорошего от этого не жди. Значит, крах идеальному материалу? Кто сказал? Ни в коем случае! Я глянул на ядроскоп и вспомнил, как в камеру влетела космическая частица большой энергии и проникла в ядро. Вот и ответ. Нужно все протоны в ядре превратить в нейтроны. Тогда ядра станут обеззаряженными, электроны не смогут удерживаться на орбитах и ядра сомкнутся. Ядерная ткань, которую я тут же мысленно, хоть это и не совсем точно, назвал ядронитом, станет нейтральной. У Квинта еще не высохли волосы, а я уже знал, что делать. Мы принялись за разрешение новой проблемы.
   Над ядроскопом постепенно сооружалась замысловатая конструкция, главную часть которой составляла ловушка космических лучей, собирающая их в пучок и направляющая в переоборудованную камеру на сырье – ленты алюминиевой фольги. Не буду вдаваться в тонкости, они могут увести нас слишком далеко.
   Поскольку я пышных названий не люблю, то всю эту махину скромно назвал станком. Квинт загорелся желанием получать ядронит, ему понравилось сидеть за пультом управления регулировки рассеивания и скорости космических частиц и орудовать манипуляторами. После наладки станка он пробно занял место оператора. Я только радовался. Пусть! У меня были другие задачи.
   За всеми этими хлопотами я почти забыл о Лавнии. Но она сама напомнила о себе, снова пришла расстроенная, недоверчивая. И сразу начала с упреков.
   – Я вижу о моем муже забыли все – и его сослуживцы, и вы, Фил, хоть вы и обещали найти его.
   Конечно, мне обидно было слышать это. Но женщина вне себя от горя и ее можно понять.
   – Что вы, дорогая Лавния! Я же сказал, что займусь профессором. Я слов на ветер не бросаю. Уже кое-что сделано.
   – Вы уверены, что он еще жив?
   – Абсолютно. Мало того, ему вообще ничто и никто не угрожает. Все упирается во время, тут часами не отделаешься. Возможно, понадобятся месяцы.
   – Но где же он, где?
   – Это трудно объяснить. Область даже для физики довольно туманная.
   – Понимаю...
   – У-у, какая назойливая! – раздался из комнаты, где стоял станок, раздраженный голос Квинта.
   Лавния покраснела и покосилась на дверь.
   – Это не к вам относится, – сказал я. – Там помощник мой работает. Дорогая Лавния, вы должны набраться терпения и ждать. Поверьте, мы найдем профессора. Ну а сына, как только он выздоровеет, непременно посылайте ко мне.
   Успокоенная Лавния ушла. Я проводил ее и, вернувшись в комнату, услышал голос Квинта:
   – Да отстанешь ли ты от меня!
   Я зашел к нему.
   – Чего разоряешься?
   – Да, муха! Я работаю, а она... Замучила фараона. Липнет и липнет. Истребить их поголовно!
   – Послушай, чем у тебя здесь пахнет?
   Он осмотрел себя, вывернул карманы и успокоился.
   – Не горю.
   Я заметил, что из щели панели индикаторов ядростанка ниточкой выползает сизый дымок.
   – Как ты умудрился? У тебя же станок горит! – крикнул я.
   – Не поджигал я его. Может, муха... Она так мешала, отвлекала меня.
   Станок я отключить не успел. Он сам выключился с сухим треском. В воздух полетели искры.
   – Что за дьявол! – взревел я. – Опять авария. Тащи инструмент, разбирать будем.
   Квинт с виноватым видом на цыпочках тенью выскользнул из комнаты. Через минуту он вошел, разложил на скамеечке отвертки и ключи, да так, что ни один из них не звякнул, и смиренно застыл в выжидающей позе.
   Я всегда уделял особое внимание надежности работы системы машин и механизмов. Это наипервейшее требование. Иной раз из-за неразведенного шплинтика может погибнуть космическая ракета. В надежности своего ядростанка я не сомневался, и вот, нате, на глазах сгорел. Я злился на самого себя.
   Разбирали молча, пересмотрели все узлы и подгоревшие детали и на одной самой маленькой и задымленной, но зато самой ответственной, на трех микроскопических контактах я увидел его... Конечно, вы догадались. Опять клопа!
   Я не швырнул в сердцах деталь и не ударил кулаком по корпусу станка, я был так зол, что оставался неподвижным и только, как от зубной боли, тихо застонал. До чего паршивое насекомое! Создала же природа. От комаров и то польза есть: они служат кормом для птиц и поддерживают какой-то баланс в биосфере Земли. А от этого ничего. Один вред. Может, из-за клопа сгорела и аппаратура профессора Бейгера и он исчез. Я интуитивно почувствовал, что клоп мне еще нагадит. Ладно еще, если здесь, на земле. А вдруг там, в космосе! Там он может такого натворить, что не мы Бейгера, а ему нас разыскивать придется. А интуиция меня ни разу не подводила.
   Я положил деталь на станину и решительно сказал:
   – Довольно! Хватит! Я не потерплю этой мрази на Земле!
   – Какой мрази? – робко спросил Квинт.
   – Несносных насекомых.
   – Правильно, – обрадовался Квинт. – Я же говорил, истребить их, этих мух, поголовно. Всех.
   – Можно и их заодно. Ты еще не знаешь, как отравляют человеку жизнь мошкара да разные паразиты, вроде клопов, вшей и тому подобной дряни. И человек до сих пор терпит эту мразь и ничего с ней поделать не может. А гнус в тайге – это же пытка. Что касается клопов, они меня окончательно из себя вывели. Во избежание дальнейших неприятностей, мы просто обязаны их уничтожить. Да и людям вздохнется свободнее. Как, по-твоему, можно с ними справиться?
   – О, Фил, мне трудно ответить тебе. Ведь я никогда не видел клопа. Как с ним бороться? Это очень большой зверь?
   – Не зверь, а насекомое, и познакомить тебя с ним недолго.
   – Познакомь. Хочу его видеть.
   Конечно, дома я ни одного клопа не нашел. Этим следовало гордиться, но в данный момент я опечалился. Ведь обещал. И для исследования клоп необходим.
   Где же его достать? Разве что у соседей. Ох, как не хочется идти к ним, но надо.
   Я робко постучался и попросил у тети Шаши хотя бы на время одного клопа. Она сначала не поняла, но потом обрадовалась:
   – Клопов, голубчик! Да хоть целую пригоршню.
   Она полезла за картины и насобирала несколько штук. Я в таком количестве не нуждался, но не счел нужным отказываться. У порога она меня окликнула:
   – Фил! Неужели у вас клопов нет?
   – Ни одного не мог найти. Поэтому и пришел.
   – А ну-ка посмотрите на меня! В глаза смотрите, не отворачивайтесь. Не верю. Все клопы от вас бегут к нам. Только от вас.
   – Вы смеетесь?
   – Не до смеху мне. Со света сжили. И я вам заявляю протест. Принимайте меры, чтобы больше ни один клоп не переполз к нам.
   Доказать что-либо тете Шаше невозможно, и я ответил:
   – Хорошо, примем.
   Едва взглянув на насекомого, Квинт расхохотался.
   – И с этим-то не можете справиться? Смешные люди.
   «Хорошо», – подумал я и ночью тайком подбросил клопов ему в постель. Безобразно, конечно, поступил. Но очень уж хотелось мне проучить фараона.
   Утром, как бы невзначай, я спросил, хорошо ли он спал. В ответ он закричал:
   – Беспощадно истреблять! Не жалеть ни старых, ни малых! Травить, давить, рубить, топить, колоть, молоть, шпарить, жечь! Чего еще?! Ду-у-ушу вытрясу!
   Я рассмеялся. А Квинт сразу осекся и умолк.
   – Предоставь это мне, – сказал я и, оставив его одного, ушел в темный чуланчик, чтобы обдумать, как избавить землю от насекомых. Я частенько уединяюсь здесь. В темноте плодотворнее думается. А то при свете бывает так: начнешь о чем-нибудь размышлять и безучастный взгляд невольно останавливается на каком-нибудь предмете. И я уже незаметно для самого себя перекидываюсь с одного на другое. Например, увижу булавку и началось: ага, сталь, а какая? Сколько в ней процентов углерода? А сколько полезных и вредных примесей? Где сталь выплавляли, кто выплавлял? А месторождение руды? В какую геологическую эпоху она образовалась? И когда я кончал выдвижением гипотезы о происхождении Земли, а то и Галактики, только тогда замечал, что думаю не в том направлении. В темноте же я никогда не сбиваюсь с намеченного русла.
   Мысль моя быстро созрела, я вышел из чуланчика и посвятил Квинта в тонкий, всесторонне обдуманный план.
   – Надеюсь, ты понял, что этих паразитов поодиночке не возьмешь. И опрыскивание ядом не поможет. Мы сделаем умнее. Построим специальные генераторы и, настроившись на слабые импульсы биотоков клопов и мух, то есть, воздействуя, на них излучением таких же, только мощных импульсов, мы заставим их собраться в определенное место. Все мухи земного шара слетятся туда. То же самое и с клопами, которые со всех деревень, стран и континентов, движимые слепым инстинктом, соберутся в отведенное им место. Они будут двигаться к источнику излучения.
   – А как же они переберутся через океаны? – спросил Квинт.
   – Будут населять все торговые и пассажирские суда, не побрезгуют попутным военным кораблем, на самолетах, да мало ли как. Не наша забота. Найдут способ. Основная их часть погибнет в пути, но они будут упорно преодолевать все препятствия, идя навстречу собственной гибели.
   – Хорошо, – допытывался Квинт. – Допустим, они собрались в одну кучу. Но ведь их будет так много, что они съедят нас.
   – Не торопись, Квинт, не торопись. Я еще не все сказал. Из всех прилетевших мух мы сделаем одну исполинскую муху, из всех клопов – гигантского клопа, и одним ударом покончим с ними. Таким образом мы сделаем два полезных дела: испытаем нуль-пространство и заодно избавим человечество от мух и клопов. Окутанные нуль-пространством насекомые покинут наш славный мир.
   – Они могут к другому пристать. И расплодиться могут!
   – Мертвые-то?
   – Что же мы тогда стоим? – воскликнул возбужденный Квинт. – За дело.
   Несколько дней мы увлеченно занимались разработкой и постройкой генераторов, а когда опробовали и убедились в пригодности их к эксплуатации, я повел Квинта в подвал.
   Там стояла сконструированная и сделанная мною скоростная самоуправляющаяся машина, работающая за счет энергии батарейки карманного фонарика, которая питала гравитопреобразователь. Батарейка выполняла ту же функцию, что и запальная свеча в простом автомобиле. Гравитопреобразователь черпал энергию из поля тяготения земли и двигал машину. Я вынужден был держать ее в подвале и пользоваться ею только в исключительных случаях. Каждое изобретение должно быть детищем своего времени, а у меня, как назло, так не получается. Обгоняю время.
   Машина двигалась, не касаясь поверхности земли и поэтому в колесах не нуждалась, но чтобы она не бросалась людям в глаза, я приделал их и придал кузову форму легкового автомобиля.
   Погрузившись, мы тронулись в путь. В городе я придерживался обычной скорости, а потом развил ее до предела.
   Мы остановились в самом глухом уголке тайги, вокруг сплошные болота, гиблое место, но оно нас как нельзя лучше устраивало. В спешке мы забыли взять маски против гнуса и теперь за это жестоко расплачивались. Квинт выделывал сложные акробатические номера, я не уступал ему, и все же от мошки не было спасения: она лезла в уши, в нос, а глаза вообще хоть не раскрывай. Несмотря на это, мы настроили генераторы и включили их. Перед этим я вытащил из коробки заранее приготовленных муху и клопа, которым дома сделал соответствующую биологическую обработку, благодаря которой муха или клоп при соприкосновении с представителями своего отряда вступали в смертельную схватку. Сильный пожирал слабого. А затем начинался высокоорганизованный саморегулирующий процесс превращения получившейся особи в более крупную единицу. Все приползшие и прилетевшие насекомые пожирали своих собратьев.
   Теперь я их выпустил и они кинулись каждый к своему генератору. Гнус мгновенно исчез, будто его и не было. В нашу сторону со всех концов тайги потянулись мухи. Через каких-нибудь полчаса муха достигла размеров крупного орла и неистово резвилась над генератором, излучение которого цепко держало ее в своих объятиях. Непрерывный поток прилетевшей мошкары пожирался ею. Муха росла на глазах, бешено колотила крыльями, оглушая окрестности жужжанием.
   Смеркалось, когда приполз первый клоп. Нет, он не полз. Он бежал. Худой, высохший, выбившийся из последних сил. Вслед за ним потянулись его родичи, и все они ужасно торопились.
   Квинт не находил себе места от бурного веселья. Он злорадствовал, он упивался мыслью о предстоящем мщении за беспокойно проведенную ночь.
   Окаянная муха не давала покоя. Она раздражала меня своим жужжанием и вынудила поторопиться с отъездом. Раскидывать лагерь и ждать, пока вся пакость соизволит собраться в гиблое место, мы не собирались, и поэтому, положившись на четкую безотказную работу генераторов, благополучно возвратились домой.
   Надо ли говорить, что в районе созревающих насекомых я уменьшил напряжение поля тяготения, иначе бы клоп с мухой при все увеличивающейся массе раздавили бы сами себя.

<<==  *  ==>>