|
Агрессивность
В крови и когти и клыки?
 То, что происходило, было войной в миниатюре, только на этот раз противниками были растения. На одной стороне сосредоточились нападающие, а на другой — те, кто подвергся нападению. Обреченные растения при хорошем питании и достаточном количестве тепла были бы способны к размножению, хотя и несколько замедленному, но сейчас они напоминали армию, заснувшую на уязвимых позициях. Битва началась в тот момент, когда быстро размножавшиеся агрессивные растения двинулись на находившихся в бездействии обреченных. Никто никого не убивал и не заманивал в ловушки, как это делают некоторые растения с мухами,— просто нападавшие выпустили вещество, которое стало убийственно опасным для находившихся поблизости жертв. Прошло небольшое время — и способность жертв к воспроизводству была парализована.
Все это произошло довольно быстро, бесшумно, и победа нападавших была не меньшей, чем при любом человеческом сражении в любом, даже самом воинственном, веке. И поражение растений было подобно Поражению стафилококков, которое им нанесла плесень, называемая пенициллином. Оно произошло на стеклянной пластинке в лаборатории бактериолога Артура Флеминга, вскоре ставшего сэром Артуром, возведенным в это звание потому, что он увидел это сражение и внутреннее чутье подсказало ему всю значительность факта, при котором плесень убивает микробов.
Антагонизм между двумя крошечными организмами всего лишь пример того положения, которое существует в мире. Когда семена более сильных видов растений падают среди семян более слабых, одни растения уничтожают другие — они захватывают место их обитания. Точно так же и среди животных: есть травоядные животные, поедающие растения, но есть и хищники, которые питаются живыми существами. При первом же знакомстве с хищниками эта их особенность может вызвать у человеческого существа глубокое разочарование. Оно может быть настолько сильным, что никакие объяснения не помогут изменить первоначального убеждения (зачастую неправильного и несправедливого), что взаимоотношения между животными — это непрерывная цепь злодеяний.
Большинство детей в очень раннем возрасте узнают, чем питаются милые детскому сердцу обитатели лесов; это знакомство возникает из детских сказок. Когда впоследствии ребенок сам начинает читать рассказы о животных, то первоначальное впечатление усиливается, так как эти рассказы иногда сочиняются людьми, которых охватывает восторг при виде крови животных. Чем старше становится ребенок, тем больше он слышит о том, что у природы «в крови и когти и клыки». Так постепенно у него складывается убеждение, что все живые существа живут в постоянном страхе перед неминуемой и близкой гибелью. Если взглянуть на рисунки к таким рассказам, то они воздействуют еще сильнее, чем слова. В моей памяти сохранились две картинки, которые я видела в очень раннем возрасте, то есть тогда, когда еще не могла воспринимать их критически. На одной из них волк нападал на оленя. Олень с безумными от ужаса глазами, как-то скорчившись, подпрыгнул в воздух, в то время как волк пытался схватить его за глотку. Волчья морда была оскалена, и казалось, был даже слышен его храп, пена падала из его пасти, шерсть на загривке встала дыбом, глаза сверкали от сверхмерной (по мнению художника) кровожадности.
На другой картине орел вонзил свои окровавленные когти глубоко в тело кролика. Казалось, что кролик уже должен быть мертв, но художник изобразил на его морде такое отчаяние, какое немыслимо для животного ни при каких обстоятельствах. По-видимому, он хотел пояснить, что кролик чувствует свою смерть и находится в состоянии агонии. Глаза же орла смотрели куда-то вдаль и выражали самодовольство и злобу.
Я была подавлена ужасом, изображенным на картинках, и надолго сохранила это ощущение. Оно преследовало меня до того времени, когда я стала достаточно взрослой, чтобы самостоятельно бродить по лесам. И тогда я начала сама составлять свое мнение о жизни природы.
Я впервые наблюдала за событием, закончившимся смертельным исходом, когда охоту вела лиса. В своей рыжеватой шубке она резвилась на мягкой зеленой траве поляны. Затем лиса неторопливо стала искать себе пищу, обнюхивая землю то тут, то там, и иногда принюхивалась к доносившимся к ней порывам слабого ветерка. Она была в отличном настроении, и по ее движениям можно было предположить, что она получает удовольствие от собственного изящества. Внезапно до нее донеслось царапание когтей белки по коре дерева. Лиса помчалась к дубу, хотя отлично знала, что белку ей заполучить не удастся. Невдалеке под кустом прыгала взад и вперед птица тауи. Лиса бросилась к кусту, но не учла, что птица может быстро подняться и улететь. Когда лиса вернулась на поляну, откуда-то появилась стрекоза и, поблескивая крылышками, пролетела над лисьей головой. Лиса без особого рвения подпрыгнула, но, по-видимому, это был лишь незначительный эпизод в игре.
Затем совершенно неожиданно лиса насторожилась и замерла, уставившись глазами в землю. С изумительной быстротой она вдруг подпрыгнула — и добыча была поймана; кажется, это был бурундук. Я не смогла рассмотреть добычу, она была намного больше, чем мышь, и лисица съела ее в несколько приемов. Поглощая свою добычу, лиса приняла небрежный вид, будто ее ничего не интересует,— видимо, она не питала злости к своей жертве, во всяком случае не больше, чем я, например, к барашку, которого мне заворачивает продавец в мясном магазине.
Послушаем, что рассказывает Адольф Мюри о крупных плотоядных животных, которых он наблюдал с удивительным вниманием. Вот что он пишет о волках, питающихся на севере почти исключительно мясом оленей карибу: «Как правило, олени бывают очень мало встревожены присутствием волков до того момента, пока волки не начинают за ними охотиться. Я часто наблюдал, как группы карибу спокойно смотрят на волков, хотя они могли бы с легкостью отбежать в более безопасное место.
Весь день карибу находились поблизости от волчьего логова, но отдыхавшие волки даже и не помышляли беспокоить оленей... Огромный, с черной шерстью на загривке волк вел свою стаю; он бежал веселой рысцой и помахивал хвостом. Встретив на пути группу карибу, он остановился и начал присматриваться... Однажды этот же темный волк вплотную бежал за стадом оленей и время от времени останавливался, чтобы понаблюдать за ними. В другой раз этот волк бежал с таким расчетом, чтобы отогнать оленей с заросшей травой низины на покрытую галькой отмель, и при этом он не сделал попытки броситься на оленей».
«Добычу волк убивает мгновенно, зачастую укусом в горло. Чаще всего жертвами становятся молодые животные, а также больные и слишком старые, неспособные к быстрому бегу». «Олененок бежал позади всех, и это надоумило волка прибавить ходу. Пробежав с четверть мили, он догнал олененка и повалил его. Волк был голоден и примерно за полчаса сожрал свою добычу. На этот раз охота на олененка закончилась очень быстро».
Адольф Мюри описывает, как медведь гризли следил за двумя новорожденными лосятами и, по-видимому, выжидал, когда мать-лосиха допустит малейшую ошибку в защите своих детей. «Медведь лежал на боку, положив свою огромную голову на лапу. Мне было видно, как он приподнимает голову, посматривает на лосят, а потом снова погружается в дрему.
Несколько позже медведь поднялся на скалу и там снова завалился на бок. Когда через полчаса я возобновил наблюдение, медведь уже галопом несся через мелкие лужи, возле которых находились лоси. Пробегая мимо них, он угрожающе покашливал».
Медведи гризли кашляют или царапают передними лапами землю, если собираются на кого-нибудь напасть. Некоторым животным знакомы эти признаки, и они воспринимают их как предупредительные сигналы. Поэтому можно считать, что поведение медведей гризли не соответствует их репутации «безжалостных убийц».
Известно, что гризли нападают на человека и обходятся с ним довольно жестоко. Так как гризли всегда были объектом охоты, то их злобность может вызываться запахом вооруженного человека, которого они рассматривают как хищника.
Белым медведям свойственна привычка поедать человеческое мясо. Так как зачастую они нападают на эскимосов, то нет ничего удивительного в том, что медведи принимают этих людей за тюленей. Ведь одежда эскимосов сделана из тюленьих шкур, они потребляют много тюленины и смазываются тюленьим жиром — почему бы белым медведям не спутать их с привычной для них добычей. К тому же белые медведи имеют большее право, чем медведи гризли, на ненависть к людям, особенно к белым: вопреки всем законам люди охотятся на них с воздуха и преследуют животных до тех пор, пока они не выбьются из сил, и тогда «спортсмены» спускаются на лед и в полной для себя безопасности пристреливают жертву.
Если случаи, описанные А. Мюри, указывают на кровожадность животных, то вряд ли им можно приписывать и ненасытность. Многие современные биологи, черпающие сведения не из мифов, а из терпеливых наблюдений за жизнью животных в естественных условиях, не соглашаются с тем, что животные охотятся с садистской жестокостью. Животные располагают действенным оружием и пользуются им быстро и умело, но во время поисков пищи у них нет чувства злобы.
В книге Джона Поля Скотта «Поведение животных» высказывается наиболее современное научное суждение о хищниках: «Пятьдесят лет назад было принято описывать жизнь животных в естественных условиях как непрерывную битву за существование, как непрестанную борьбу голодных хищников за овладение добычей, которую они подстерегают за каждым углом. Теперь мы установили, что борьба за добычу возникает очень редко и вызывается либо чрезмерным увеличением численности животных, либо нарушением обычного «общественного порядка».
 Что касается животных-хищников, то зачастую их образ жизни противоположен тому, который описывается в беллетристике. Мы можем целыми днями наблюдать койотов и не увидеть, чтобы они убили какое-нибудь животное, а если мы исследуем содержимое их желудков, то обнаружим, что койоты питались чем попало: остатками животных, умерших от болезней, обрывками старых шкур и даже ягодами. Иногда им удается изловить мелкого грызуна и очень редко поймать новорожденного, никем не охраняемого олененка. Редчайшие случаи, когда койотам удается убить взрослое животное, заслуживают отдельного описания».
Приведенные выше аргументы не следует рассматривать как попытку доказать, что животные никого не убивают в поисках пищи. Несомненно, что хищникам свойственно охотиться, но в большинстве случаев это свойство не соответствует внушающим ужас описаниям.
Часто приводят примеры, когда животные убивают якобы бессмысленно и ради удовольствия. Один из таких примеров — поведение птицы сорокопута, ловящей птичек и мышей и накалывающей их на колючки деревьев. Нас всегда приводит в содрогание описание того, как сердце жертвы пронзается колючкой. Этим объясняется и дурная репутация сорокопутов, но прикосновение колючки к сердцу немедленно приостанавливает его деятельность, а следовательно, и прекращает мучения добычи с такой же быстротой, как это могло быть сделано когтями. Сорокопуты, пожалуй, более сообразительны, чем жестоки: будучи хищниками-мясоедами, они вместе с тем лишены сильных ног, столь обычных для хищных птиц, которые во время кормежки держат добычу ногами. Слабоногие сорокопуты научились прикреплять свою добычу к колючкам или заклинивать ее среди веток, а уж после этого приниматься за еду. Если сорокопут добывает пищи больше, чем он в состоянии за один раз поглотить, то он заготавливает ее впрок — точно так же, как это делают белки, прячущие желуди, или как лисицы и волки, оставляющие мертвых мышей на зиму.
Второй пример, который часто приводят в доказательство жестокости животных,— поведение домашних кошек и некоторых других животных, подолгу забавляющихся своей жертвой. Они позволяют ей отбегать, чтобы снова поймать ее. Обычно принято считать, что действия кошки — садизм. Но можно ли считать их садистскими? Разве кошка располагает воображением, подсказывающим ей, что мышь испытывает страдания? Это сомнительно.
Недавно моя эскимосская собака Тьюно поймала молодого кролика. При первом же наскоке на него она свернула ему шею, и он сразу умер. Это обстоятельство крайне разочаровало Тьюно: она положила мертвого кролика на землю и явно хотела, чтобы он сделал попытку к бегству; она даже подталкивала его, но ничего не помогло. Тогда собака отошла на шаг и начала внимательно следить за кроликом, при этом она виляла хвостом и несколько раз тихонько взвизгнула. Когда Тьюно получает сухарь, она долго им играет, подбрасывает и ловит. Насколько же интереснее было бы поиграть с увертливым кроликом!
Прежде чем съесть свою добычу, Тьюно таскала ее в течение нескольких минут, а потом, придя в явно удрученное состояние, принялась за еду. Не было ни малейших признаков того, что собака намеревалась мучить кролика; это было видно по ее вилянию хвостом, по выражению морды и по веселым прыжкам. Вероятно, собака надеялась, что жертва жива и станет ее партнером в игре.
В последние годы немецкие биологи провели ряд очень тщательно выполненных работ, которые доказывают, что игра кошки с мышью всего лишь игра, при которой охотник готов проглотить свою жертву только после того, как мгновенно ее убьет. Пятнистые тюлени поступают точно так же с пингвинами — об этом мне рассказывал Ричард С. Петерсон,— но они это делают лишь тогда, когда не испытывают голода.
В большинстве случаев смерть жертвы наступает так быстро, что эта жертва, то есть объект охоты, не успевает ощутить страха или мучений. Сокол сапсан бросается с неба со скоростью двести сорок километров в час, поэтому панический страх еще не успевает охватить птицу-жертву. Совы, которые появляются так же беззвучно, как безмолвны деревья, к которым они подлетают, способны, хотя и не всегда, на молниеносные нападения. Могу рассказать о бородатой неясыти, заботу о которой я взвалила на себя по просьбе одного натуралиста, жившего в Вайоминге. Эта неясыть содержалась на воле и вела жизнь в лесу на привычный ей лад. Ежедневно в послеобеденное время она подлетала к моей хижине и получала несколько мышей. Когда ее прежний владелец-натуралист осенью уехал, все эти приятные заботы легли на меня.
Однажды солнечным и холодным утром я собирала камешки, предназначавшиеся для вивария, в котором обитали мои лягушки. Мне нужно было подобрать небольшие, круглые и серые камешки, размером и окраской напоминавшие мышей. Сидя на корточках, я собирала эти камешки и поэтому не видела моей неясыти. Но вот я высоко подняла в руке три камешка — и через мгновение на моей опустевшей ладони уже зияла глубокая рана, доказывавшая, кто схватил камни. Бородатая неясыть — крупная птица, размах ее крыльев около полутора метров, и все же я не увидела, как она приблизилась ко мне, как мелькнула перед моими глазами, успела схватить камни и улететь на свой куст. Человеческие глаза и разум не реагируют на столь быстрое движение, а мышь и подавно не успеет сообразить, что случилось, тем более что жизнь мыши прекращается сразу же, как только она попадает в когти совы.
Говорят, что зрение животного не может приспособиться к большей скорости, чем ею обладает само животное. Такое суждение кажется вполне обоснованным, так как если добыча не способна на большую быстроту, то какая же польза от излишней перцепции? Зрение многих животных ограничивается лишь близким пространством, а поэтому они не способны увидеть приближающегося хищника. Но если жертва может двигаться с быстротой своего преследователя, то, пока длится преследование, она может испытывать чувство страха.
Чтобы провести наблюдение за несколькими нападениями хищников на добычу, приходится жить долгие месяцы в полевых условиях. Обычно такие нападения происходят без предупреждений и совершаются так быстро, что почти нет возможности сразу же провести исчерпывающее наблюдение. Но в результате серии наблюдений можно прийти к такому выводу: преследование жертвы носит у животных нейтральный, то есть беззлобный характер.
Вероятно, нет никакой разницы в том, от чего наступает смерть — от клыков разъяренного убийцы или от нападения голодного существа, но я была гораздо больше удовлетворена, когда поняла, что выдуманное человеком определение «кровожадность» не означает ничего иного, кроме тупой боли в пустом желудке.
В годы моей идеалистической молодости я страстно желала, чтобы все животные были вегетарианцами. Несколько позже мне стало казаться, что справедливость должна распространиться и на растения. Как нам известно, растения лишены чувствительности, но в каждой протоплазме заключено импульсивное стремление к своему завершению, и съеденный кроликом лютик точно так же лишен возможности достичь зрелости, как и кролик, съеденный ястребом. Наличие общих черт у растений и животных стало для меня очевидным, когда в школе я увидела под микроскопом клетки растения. Если из клетки исчезала жизнь, то это означало ту же смерть. Живые существа, обитающие на нашей планете, становятся чьей-либо добычей. Но этот же факт может быть сформулирован по-иному: все мы живем для поддержания жизни других существ.
Родственные нам приматы в основном вегетарианцы, за исключением тех немногих животных, которые питаются насекомыми. Любопытно было бы узнать, как род человеческий познакомился со вкусом мяса и как вследствие этого знакомства приобрел привычку убивать свою добычу. Возможно, наилучшее объяснение состоит в том, что по мере развития нашего разума и роста наших потребностей мы поняли, что собирание съедобных корней, листьев и плодов отнимает слишком много времени. Потеряв свой собственный волосяной покров, мы должны были найти другой способ защиты от непогоды, а потому начали убивать животных ради их шкур. Начав одеваться в шкуры, мы обнаружили, что туши животных тоже пища, и притом более питательная, чем растения. Когда мы научились питаться мясом животных, то часть нашей энергии освободилась для другой деятельности, ранее ограничивавшейся только заботой о насыщении собственных желудков. Т ак мы стали охотниками.
Как теперь принято считать, мы занялись скотоводством примерно десять тысяч лет назад. Убой скота постепенно перестал сопровождаться какими-либо эмоциями. Точно так же и охота на дикого зверя постоянно превращалась в беззлобное занятие; такой она осталась и сегодня, когда люди, большую часть года косвенным подтверждением вывода, что и промышляющие для себя пищу животные убивают без всякой злобы.
Люди пользуются оружием в различных случаях: при личной вражде или во время войн. И пороховой заряд, посылающий пулю вперед, можно считать вспышкой людского гнева.
Животные также располагают грозным оружием, и они им пользуются, когда обстоятельства вызывают их гнев. Почему животные убивают и почему возникают ситуации, при которых возможно убийство,— все это находится в прямой зависимости от оценки причин самими животными.
Сначала надо рассмотреть отдельно действия самцов и самок. Еще Редьярд Киплинг писал, что «существа женского рода гораздо беспощаднее мужского». Эти строки вечно повторяются мужчинами, не удосуживавшимися добровольно прочесть поэму Киплинга, особенно в том виде, в каком она была опубликована в «Лэдис хоум джорнэл».
Киплинг был прав! Но он был не менее прав, когда писал, что самки сражаются беспощадно только в отчаянных ситуациях, а именно когда они защищают свое потомство или пытаются сохранить отношения с самцом (что тоже можно рассматривать как бой в защиту будущего потомства). Вместе с тем самки очень редко дерутся, чтобы защитить занятую ими территорию. Находясь на свободе, они вряд ли будут драться за свое «общественное положение» или с целью доказать превосходство своей силы.
Ради всего этого сражаются самцы, но по сравнению с самками они не слишком серьёзно относятся к интенсивности драк. Если же самка вступает в бой, то, по правильному суждению Р.Киплинга, она не прекращает его до тех пор, пока поверженный наземь противник не истечет кровью.
Все, кто знаком с обычаями природы, остерегутся приблизиться к самке, сопровождающей детеныша. Животное-мать не будет выжидать и рассматривать, друг или недруг приблизившийся человек. Она постарается незаметно увести детеныша, но, если непрошеный гость очутится между нею и им, она яростно нападет. Такое поведение самки не направлено исключительно против человека — мясо детенышей привлекает многих животных, и часто самцы представляют опасность для собственных детей (при этом не следует забывать, что самцы не понимают своего отцовства). Самка относится к подобному самцу с такой же воинственностью, как к обычному врагу, и при защите детей не будет обращать внимания на то, что ее размеры и сила меньше, чем у противника. Поскольку ярость самки беспредельна, противник обычно отступает.
Иногда драки происходят между самками и вызываются их соперничеством в сохранении брачных отношений с самцом. Подобный повод для драк встречается реже, чем защита потомства, так как у животных холостые самки относятся с уважением к чужим брачным отношениям.
Проникая в гаремы животных, ведущих многобрачную жизнь, мы вправе ожидать враждебных отношений между самками. Но это не всегда так. Даже среди вилорогих антилоп, самки которых очень преданы своему самцу, мы не обнаруживаем признаков ревности. Более того, мы видим, что самки относятся друг к другу с взаимной симпатией, особенно в летнее время, когда самец пасется в некотором отдалении от своего сложного по составу семейства и охраняет его, стоя на вершине горного склона. В это время самки пасутся отдельно и сообща несут ответственность за жизнь молодняка.
В гаремах обезьян бабуинов самки соблюдают довольно строгую иерархию, хотя им присущ некоторый антагонизм. Высшая честь, которую оказывает самец, переходит от одной самки к другой, и предпочтение отдается той, которая в данный момент находится в стадии половой активности.
Самки горилл соблюдают другие правила, и у них предпочтение отдается самке с самым маленьким отпрыском. Но семья гориллы не представляет собой гарема, так как самец не принуждает самку ограничиваться только его собственной персоной.
Чем больше брачные отношения животных приближаются к моногамии, тем сильнее антагонизм между самками, оспаривающими право на одного и того же самца. В отдельных случаях возникает «треугольник» (например, у львов и медведей гризли). Адольф Мюри наблюдал самца гризли с двумя супругами, и обе медведицы относились друг к другу без антагонизма. Но есть и другой пример. Лоис Крайслер и ее муж-фотограф, приручившие восемь бродивших на воле волков, пишут в своей книге «Дикий Север» о волчьей трагедии, вызванной ревностью самки.
Первые два волка, Тигр и Леди, которых Крайслеры приобрели у эскимосов, были однопометниками. Когда они подросли, то стали относиться друг к другу с трогательной и благородной преданностью, а когда этим волкам дали на воспитание пятерых сироток-волчат, то они привязались к ним и кормили и охраняли их как собственных детей. Среди домашних животных, а также диких животных, содержавшихся в неволе, кровосмесительство — обычное явление. Нам почти ничего не известно о том, как часто возникает такое явление в природных условиях, но в описываемом случае было интересно наблюдать, как сложатся сексуальные отношения между братом и сестрой.
Как известно, волчицы не спариваются до достижения ими двухлетнего возраста, но незадолго до того, как Леди достигла этого возраста, из тундры появилась чужая волчица, которую Крайслеры назвали Серебряной гривой. Эта волчица не пожелала общаться с людьми, но она все время находилась недалеко от дома Крайслеров и вскоре начала оказывать знаки внимания Тигру. Он мало обращал внимания на соблазнительницу — кто знает, может быть, его холодность была основана на «любви» к Леди? Но Серебряная грива своей интуицией дикого зверя, вероятно, ощущала, что у нее больше, чем у Леди, прав на Тигра. После нескольких дней, во время которых отношения Леди с Серебряной гривой становились все более напряженными, последняя загрызла свою соперницу, а осиротевший Тигр бросил волчат, за которыми так трогательно ухаживал, и ушел вместе с Серебряной гривой.
Самые яркие примеры женской ревности можно наблюдать у обезьян гиббонов. У этих животных, соблюдающих строгое единобрачие, каждая из сторон для другой настолько «все на свете», что они не общаются с другими гиббонами, не членами их семьи. Самец строго следит за тем, чтобы его партнерша не проявляла излишнего интереса к другому самцу, но и она в свою очередь при малейшем подозрении бросается на свою соперницу. Даже родным дочерям, как только они становятся взрослыми, самка дает ясно понять, что их дальнейшее пребывание в семье нежелательно. Возможно, что этим и объясняется характерная для гиббонов удивительная и непревзойденная в животном мире взаимная нежность супругов. У них настоящие способности к тесной супружеской связи, и, кто знает, быть может, им приходится за это расплачиваться.
 Принято считать, что разнообразие общественных отношений обеспечивает людям возможность наиболее высокого умственного развития. У горилл и некоторых обезьян Америки принято широкое взаимное общение, и их психическое состояние вполне уравновешено. А вот гиббоны очень нервны и всегда слишком взбудоражены — возможно, это наказание за чрезмерный интерес только к одному-единственному существу.
Для самцов сексуальный вопрос — сильный, пожалуй, самый сильный повод для драк. Но тут и проявляется основная разница с самкой: самцы никогда не дерутся, чтобы убить противника, а ограничиваются только тем, чтобы его напугать и заставить уйти. С наступлением переломного момента, когда исход боя уже ясен, более слабый из двух противников отходит в сторону и удаляется. Животные не настолько глупы, чтобы гибнуть в бою из простого тщеславия. К тому же убийство при подобных обстоятельствах противоречило бы правилам природы, которая заботится о будущем: ведь побежденные в боях быки, козлы, бараны, петухи и прочие животные пригодятся, чтобы дать жизнь новым поколениям.
Время от времени две гремучие змеи производят действие, именовавшееся до недавнего времени брачным танцем. Плотно оперевшись о землю двумя третями своего тела, они поднимают головы и оставшуюся треть туловища и волнообразно покачиваются. Иногда они свиваются, потом отклоняются в разные стороны, образуя лирообразные фигуры. Эти движения строго ритуальны, и если одна из змей теряет равновесие, то «танец» начинается заново.
Грация змеиных движений великолепна. Герпетолог Чарльз Е. Шоу, наблюдавший за змеями в зоопарке г. Сан-Диего, считает, что этот танец всего лишь состязание сил и он заканчивается тем, что победитель прижимает одним из своих колец голову побежденного к земле. Чарльз Шоу тщательно изучил танцующие пары и установил, что они всегда включают двух соперников-самцов. Некоторые герпетологи были удивлены тем, что дерущиеся змеи никогда не ранят друг друга и никогда не применяют яда, как это делает гремучая змея в борьбе с королевской коброй.
Соперничающие змеи дерутся всерьез, но цель боя — доказательство «личного превосходства», а не убийство противника.
Наиболее яростные нападения одного самца на другого можно наблюдать у морских котиков, когда один из самцов пытается похитить самку из другого гарема. Весной эти животные приплывают на острова Прибылова. Старые самцы появляются первыми. Эти огромные животные, весом до двухсот семидесяти килограммов, устраивают свои лежбища среди прибрежных скал, причем каждый самец занимает территорию, пригодную для его гарема. Когда несколько недель спустя приплывают самки, самцы указывают им отведенное для них место. Наиболее преуспевающие самцы владеют гаремом в восемьдесят и даже более самок. На этих лежбищах самки ежегодно приносят приплод. Спаривание начинается лишь после того, как самки рождают детенышей. На протяжении всего периода спаривания каждый самец сторожит свое живое богатство и всячески пытается его приумножить. Ему недостаточно даже восьмидесяти — девяноста самок, если есть возможность заполучить еще несколько. Самки морских котиков очень общительны и обычно остаются в родном стаде, но случается, что какая-нибудь самка пытается убежать; тогда владыка гарема кидается вслед за ней, хватает ее за загривок и силой водворяет на место.
Наиболее опасные противники для семейных самцов-котиков — тысячи холостяков; им эти скряги-старики не дают возможности подойти к самке. Поэтому холостые самцы постоянно крутятся возле скал, которые занимают семейные, в надежде доставить себе незаконное развлечение. Вот с этими-то холостяками семейные самцы постоянно дерутся. Кое-кто может вообразить, что в таких случаях хлещут фонтаны крови, но позволим доктору Кааре Родаль рассказать о том, что в действительности происходит при драках котиков. Для этого мы воспользуемся цитатой из его очень живо написанной книги об эскимосах — «Последние из немногих».
«Владыка гарема с запрокинутой головой, широко раскрытой пастью, сверкающими зубами и дымящимися ноздрями устремляется в атаку и так мощно ревет, что эхо гремит в окрестных скалах. Он подпрыгивает на всех своих четырех ластах и, как петух, наносит удары в шею противника и встряхивает его. После этого оба соперника некоторое время рычат и шипят, а потом поворачиваются друг к другу спинами и галопом, насколько им позволяют короткие и несуразные ласты, удаляются в противоположных направлениях».
Для неискушенного наблюдателя такие драки кажутся яростными и внушают ужас, но Ричард С. Петерсон, наблюдавший за котиками почти три года, говорит, что соперники ограничиваются всего лишь выпадами друг против друга. Нарушитель семейного спокойствия будет укушен только в том случае, если он отказывается убраться восвояси, но немедленно после того, как он уходит за пограничную линию, бой прекращается. Смертоубийство никогда не входит в план драки.
Может быть, нам следует упомянуть о том, что драки между животными, которые обычно живут в мире, часто бывают спровоцированы людьми. Такие драки организуются ради занимательного сюжета для кинофильма или телевидения. Искусственная агрессивность создается разными приемами. Например, какой-либо посторонний человек, чаще всего кинооператор, заставляет животных переходить установленные ими границы. Эти границы невидимы для людей, но вот для самца морского котика появление другого самца, хоть и убегающего от кинооператора, куда более сильная угроза, чем появление человека. Самец, охраняющий свою территорию, бросается на находящегося между двумя огнями соседа, и бой происходит по всем правилам. Драку между двумя эскимосскими лайками можно спровоцировать, если кормить одну собаку и не давать пищи другой или увести суку от избранного ею самца и привязать вблизи от другого.
Неверные суждения о том, что животные — кровожадные убийцы, служат неисчерпаемым источником россказней, печатающихся в журналах или книгах, причем наибольшее зло приносят иллюстрации, так как их авторы, не имеющие возможности судить о верности своих рисунков, видят «собственными глазами» одни лишь потоки крови, и они убеждены в том, что животные ведут «непрерывную войну».
 Некоторые самцы животных украшены рожками или рогами, и кое-кому из людей эти рога кажутся смертоносными. Если присмотреться к многочисленным остриям рогов чернохвостого оленя или белохвостой антилопы, оленя вапити или американского лося, пробирающихся через лес, то приходится лишь удивляться, как каждый из них мог выжить после традиционного боя. Если верить легендам, то драки между самцами более возбуждают их, чем сам процесс спаривания. Но вот наступает сезон состязаний, и почему-то мы не видим ни одного убитого самца!
Мне довелось провести целый год в штате Вайоминг, где я проводила полевые исследования. Мое жилье находилось у подножия горы Моран. Был сезон гона, и я рассчитывала увидеть бои самцов лосей и оленей. Однажды во время вечерних сумерек царившая вокруг тишина была потревожена звуками, напоминавшими грохот жестяных банок, которые кто-то яростно швырял со скалы. Какой одержимый нашел путь в эти места, отстоящие от ближайшей дороги на пять миль? Но вот я увидела странное зрелище: лось сражался с деревом. Он не сдирал бархатный покров со своих рогов (они уже были чистыми и отполированными) — он атаковывал дерево. Лось отбегал в сторону и с опущенными рогами вновь бросался на дерево, вонзал в его ветви острия рогов и мощными движениями шеи обламывал одну ветвь за другой. Так продолжалось до тех пор, пока ствол дерева не оголился, после чего лось убежал искать достойного противника, сумеющего противостоять ему.
День-два спустя этот лось нашел себе самку, которая, по выражению ковбоев, «безнадежно вопила». Я ежедневно наблюдала за этой парой и все надеялась, что вот-вот явится другой претендент и первому самцу придется защищать свое право. Но никто не явился, и процесс ухаживания протекал мирно.
Спустя некоторое время, в каждую лунную ночь, а порой и в сумерки, лось начинал громко трубить. Этот призыв означал вызов всем соперникам. Но трудно было поверить, чтобы этот трепещущий и чистый, как золото, как отблеск утреннего солнца на заснеженных горах, звук может вызвать ярость у другого самца. К концу недели на этот трубный звук отозвался молодой самец, решивший помериться силами с матерым лосем.
Низко наклонив головы и сталкиваясь рогами, они начали состязание, и матерый лось оказался куда сильнее своего незадачливого противника. Тогда молодой лось, быстро почувствовав изнеможение в неравном бою, обратился в бегство. Победитель не стал его преследовать. На побежденном лосе я не заметила каких-либо ранений.
Все охотники напичканы рассказами о больших побоищах животных, а некоторые из них такие схватки даже видели. Но большинство охотников только наслышано о схватках, в том числе и Эрнест Сетон-Томпсон, который писал об оленях-вапити: «Я неоднократно пытался подсмотреть настоящую дуэль оленей вапити. Я слышал их рев в лесу, но увидеть их мне не довелось».
Кто знает, быть может, эти вапити сражались с деревьями? Вот что тот же автор пишет об американских лосях: «В боях, которые происходят между лосями, слабый спасается бегством; бывают случаи, когда из-за заклинивания рогов оба противника гибнут».
О чернохвостых оленях он говорит: «Форма их рогов такова, что они не могут нанести смертельного поражения противнику, а потому оленьи бои не больше, чем простое толкание». О белохвостых (виргинских) оленях он пишет: «Странно, но в боях со своими сородичами рога белохвостого оленя становятся чисто оборонительным оружием. Отчаянные силовые приемы и нанесение незначительных царапин — вот результат обычного боя между двумя самцами».
Проведенные недавно профессором Хейни Хедигером наблюдения убедили его в том, что животные, у которых есть рога, отбиваются от хищников копытами, что, вероятно, связано с ломкостью рогов: ведь они меняются сразу же после брачного периода и непригодны для смертельного удара по нападающему хищнику. Как известно, рога производят грозное впечатление, и, вероятно, они должны внушать противнику страх.
Известный оксфордский этолог профессор Тинберген пишет: «Поразителен и очень важен тот факт, что бои животных в основе своей всего лишь угрожающее хвастовство. Приходится только удивляться, что у животных, уделяющих много времени (в брачный период) дракам по сексуальным причинам, редко возникает стремление к физическому уничтожению противника».
В дуэлях у немцев в старое время разрешалось наносить противнику ранения вроде царапин на шее, порезов уха и т. д., а вот большинство дуэлей у животных не что иное, как состязание в запугивании или же соревнование в сообразительности. Ведь ни у кого не вызывает сомнения наличие сообразительности у игрока в покер, имеющего плохие карты и заставляющего уйти из игры более сильных партнеров. А если припомнить, как относительно слабы рога животных, то разве нельзя сказать, что самец пользуется приемом игрока в покер, когда выразительно наклоняет голову и принимает непобедимый вид? По-видимому, эти животные обладают каким-то свойством, превосходящим грубую силу и представляющим собой склонность к развлечению; поэтому некоторые биологи рассматривают состязания самцов как одну из форм игры.
Одно из подтверждений демонстративного характера сексуальных боев, вероятно, состоит в том, что самцы не считают возможным умирать ради самок. Но как бы там ни было, мы видим, что для боев, ведущихся самцами, характерно неправдоподобие. Р. Киплинг писал, что самцы всегда склонны к компромиссу и готовы к ведению переговоров. Самки же не идут ни на какой компромисс, если дело касается жизни их детей или их отношений с супругом. К тому же темперамент самок не позволяет им относиться к обстоятельствам слишком легкомысленно.
Помимо защиты самок самцы обязаны также защищать свое жилье. Часто оба этих объекта защиты неразрывно связаны друг с другом. Один из биологов утверждает, что птица-самец, вероятно, считает свою самку «другой птицей, поселившейся здесь же», а потому, защищая ее, он одновременно защищает и свое гнездо. Иногда холостяки также защищают свое жилье — во всяком случае если оно у них есть, то они ограждают его от посягательств непрошеных гостей.
Когда люди во время своего отпуска отправляются в лес, их охватывает ощущение свободы. Как хорошо было бы жить здесь! В лесу нет улиц, нет дорожных знаков или правил уличного движения и вообще нет никаких ограждений! Какую завидную жизнь ведут животные — ведь они могут в любое время идти куда им вздумается, не зная запретов!
А между тем запреты существуют! Они кажутся нам незаметными, так как иногда представляют собой кустарник или дерево, а иногда камень. Это может быть просто лужа, в которой купаются, или глыба, о которую почесываются; иногда это яма, оставшаяся после норы, или углубление, или даже полоска травы. «Пограничными столбами» могут быть пни деревьев, комья земли, стволы, кусты и многое другое, что сохраняет запах мочи или выделений из специальных желез животных, означающий занятость этой территории. Если на карте местности обозначить границы участков, принадлежащих тем или иным зверям или птицам, то для нас было бы загадкой, как животные ухитряются передвигаться по такой местности. Конечно, для некоторых животных эта местность опасности не представляет, но многие из них не позволяют своим сородичам вторгаться в занимаемое ими пространство.
В большинстве случаев это пространство (или эта территория) вполне добровольно заселяется разнородными живыми существами. Например, на какой-нибудь полянке мирно обитают семья лисиц и семья барсуков, а также семья (правда, несколько более задиристая) бурундуков. На деревьях вокруг этой поляны гнездятся различные птицы. Все они отлично уживаются друг с другом. Однако они не потерпят появления еще одной семьи лисиц или бурундуков или тех же птиц.
Люди поступают точно так же: мы не возражаем поделить наш участок земли с птицами, белками, бурундуками и любыми другими животными, не наносящими вреда нашему достоянию. Но если, вернувшись домой, мы застанем на веранде представителя нашего собственного людского рода, то потребуем от него удовлетворительного объяснения или же вызовем полицию.
Некоторые простейшие животные тоже имеют жилье, к которому они очень привязаны. Примером может служить моллюск-блюдечко, ползающий вместе со своей раковиной в поисках съедобного лишайника. Каждый такой моллюск возвращается на принадлежащее ему крошечное углубление в прибрежном камне, к которому он тесно прижимается в строго определенном положении: ведь раковина должна точно совпасть с размером углубления. Этому моллюску не приходится прогонять нарушителей границ, так как размеры углубления не могут быть впору другому моллюску.
Некоторые животные, например жабы, ящерицы и черепахи, устанавливают размеры собственной территории и нападают на любого сородича-самца, пытающегося нарушить установленные ими границы. (Однако недавно стали считать, что эти драки ведутся скорее ради самки, чем за обладание недвижимостью.)
Рыбы проявляют истинно собственнические нравы домовладельцев. Поскольку многие рыбы-самцы сами строят гнезда, ухаживают за икринками, защищают и выхаживают молодняк, то самка для них не «супруга», а случайная знакомая, которую самец пригласил зайти в гнездо и выметать икру. Для чего же ему драться ради нее, если она не удосуживается остаться с ним. Задолго до появления самки, когда самец только еще делает заявку на участок или начинает строиться, он уже готов драться с любым самцом, который позарится на его собственность.
Так называемая бойцовая рыбка с острова Ява стремится убить противника. Она не признает никакого запугивания, и исход боя у нее всегда окончательный. Жители Явы устраивают азартные рыбьи бои и делают денежные ставки на бойцовых рыбок (для этой цели рыбки содержатся в специальных сосудах). Однако бойцовая рыба — исключение. Более характерна рыба колюшка. Несмотря на проявление ярости, она не наносит противнику серьезных ранений.
Средний размер колюшки — семь с половиной сантиметров, а гнездо, которое она сооружает, в диаметре два с половиной сантиметра, но оно представляет собой отличное архитектурное сооружение. У некоторых видов колюшки гнездо имеет форму шара, сделанного из мельчайших кусочков водяных растений, скрепленных выделениями рыбы. Стены гнезда гладкие, рыба выравнивает их ртом и боком туловища. У гнезда два входа, так что вода проходит сквозь него. Когда икринки находятся в гнезде, самец становится у входа и движениями плавников пригоняет свежую воду до тех пор, пока не проклюнутся мальки. Это вентилирующее движение плавников колюшки — удивительное явление. Такое движение плавников заставило бы рыбу продвигаться вперед, но, чтобы получить обратный ход, она одновременно двигает хвостом, и эти отлично синхронизированные движения удерживают ее на одном месте. Если кислорода в воде становится меньше, самец начинает шевелить плавниками интенсивнее.
К тому времени, когда самец колюшки заканчивает постройку гнезда, он начинает багрово светиться. Он багровеет в буквальном смысле слова и бывает тогда подобен крошечной газоразрядной лампе, принявшей очертания рыбы (возможно, что он светится от довольства собственными достижениями). Его скучноватая черно-оливковая окраска начинает меняться: горло и брюшко становятся ярко-красными, спина отливает сине-зеленым, а глаза изумрудным цветом. Эти яркие окраски помогают ему привлечь внимание самки, а красный цвет вызывает ярость другого самца колюшки, находящегося в состоянии нереста. Даже грубо сделанная модель колюшки приводит его в ярость, если только у этой модели брюшко выкрашено в красный цвет. (Даже красный почтовый грузовик, останавливавшийся у окна, приводил в ярость колюшек, участвовавших в опытах Тинбергена.)
Два самца-соседа могут бесконечно долго спорить о пограничной линии, но если одна из сторон нарушит границу, то законный владелец территории выгонит нарушителя и будет преследовать его до тех пор, пока сам не очутится возле его гнезда. Тогда картина изменится, так как каждая из этих маленьких рыбок ведет себя наиболее яростно на собственной территории, но, если она приближается к чужому гнезду, ее уверенность в своей непобедимости исчезает. В то же время противник начинает возмущаться. Одно бегство сменяется другим, и обе рыбки, грозно ощетинясь колючками, пытаются укусить одна другую. Когда-то колючки этих рыбок считали смертельным оружием, но теперь стало известно, что они не в состоянии пронзить плотную кожу рыб.
На самой пограничной линии рыбы ведут себя довольно курьезно: они становятся головами книзу и начинают клевать песок,— вероятно, это «замещающая реакция». Но торчащие кверху колючки рыб свидетельствуют, что их злобные чувства еще не улеглись. На протяжении всего конфликта оба противника демонстрируют свое крайнее возбуждение, но больше ничего не происходит. Если в этот момент мимо проплывает самка, которая выбирает себе гнездо, то драка будет тут же забыта и самец начнет следить, чтобы гостья выметала икру. После этого наступит длительный процесс нагнетания свежей воды в гнездо, а затем воспитание молоди. Запугивающие бои на время будут забыты.
Очень многие дерущиеся друг с другом рыбы даже и не намереваются наносить удары, чаще всего они сильно бьют хвостами, чтобы обдать противника струей воды. Когда наблюдаешь, как дерущиеся рыбы вместо ударов посылают навстречу друг другу струи воды, то весь этот бой кажется удивительно изящным танцем.
Двустворчатый моллюск сам представляет собой «территорию». Как мы уже писали, горчак откладывает и оплодотворяет икру в раковине этого моллюска. Таким образом, раковина становится «территорией» до тех пор, пока икринки нуждаются в защите, и на протяжении этого времени отец-горчак не позволяет другому горчаку приблизиться к раковине.
Из живых существ, наиболее активно защищающих свою собственность, следует назвать птиц. Теперь стало известно, что именно защита птицами занятых ими небольших участков — одна из причин, позволяющих нам получать удовольствие от их пения.
|
«— Жмите
НА попугаев, и окажитесь НАВЕРХУ —»
