«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

Однажды вечером, под самый Новый год, кто-то тихо стукнул в окно. Дед, бабушка и Марек с мамой сидели в передней комнате, как и в другие праздничные вечера. Сразу же погасили свет и отогнули одеяло, которым было закрыто окно. Сначала подумали, что это Рудо. На улице стемнело, а мужчина был очень высокий. Дедушка пошёл открывать, но, к огромному удивлению Марека, в комнату вошёл не Рудо, а тот, кого и во сне не приснится ждать, — Гажо.

— Гажо! — бросился Марек на шею матросу, словно сам отец вернулся домой. — Гажо, что ты тут делаешь?

— Ты зачем ему тыкаешь? — сердился дедушка. — Он же старше!

Друзья переглянулись и захохотали. Когда-то то же самое сказано было отцом Марека. Как всё повторяется!

— Валяй, Марек! — повторил Гажо старый ответ. — Мы, матросы, одна семья. Мы все на «ты».

Все улыбнулись его словам, только Гажо и Марек знали: они-то смеются потому, что у них общая тайна. С этой минуты Гажо стал одним из членов семьи Краликов.

— Я поехал к матери, — рассказывал Гажо, — но в Чехию меня не пустили. Ну, думаю, надо вас навестить, если уж еду мимо.

— Как ты нас отыскал? — удивлялась мать.

— Кто хочет, тот найдет. А что с дядей Янко, хозяюшка?

— Он в Румынии остался, за линией фронта, вместе с баржей, — сказала мать. — В Дунайском пароходстве больше ничего мне сказать не могли.

— Так он у русских? Это хорошо. Фронт пройдет, и вернется ваш муж. У нас тоже есть русские.

— У вас? А ты где, если и русские там?

— Где зимой медведи спят.

— В горах?

Гажо кивнул.

— И Рудо наш где-то там, — сказала мать. — Ты его не видел? Как ушел, никаких вестей.

— Чего ты задаешь глупые вопросы? — сердился дедушка. — Если и встретил... Они же не знакомы.

— Как же не знакомы? — удивилась мать.

— Знакомы, — подтвердил Гажо. — Мы в Линце по-знакомились.

— В Пассау, — поправила его мать.

— Да, да, в Пассау. Его тогда из-за перца хотели забрать. Ну да, в Пассау. Как вчера было. Если увижу его, скажу, что был у вас. Но одного вашего земляка я видел под Брезно — Якуба Бойнанского. Он говорил, что вас знает. Убежал из тюрьмы прямо в горы. Участвовал в восстании. Якуб Бойнанский. Вы его знаете?

— Конечно, знаем, — сказала мать. — И жену его знаем. У него четыре мальчика. С одним Марек учится. Он и у нас, кажется, был. Правда, Марек?

— И я у Бойнанских был, — сказал Марек. — Его зовут Драгуш.

Марек не забыл, как Драгуш встал вместо него в угол. Теперь представился случай отплатить ему добром.

— Я скажу ему, что его отец в партизанах, — предложил Марек.

— Ничего не говори! — сказала мать. — Он, может быть, знает. Я сама поговорю с его матерью, как увижу.

А ты держи язык за зубами. Нечего детей в это впутывать.

— Почему? — спросил Марек.

Ему очень хотелось обрадовать Драгуша.

— Слушай, что тебе говорят, — сказал Мареку Гажо. — Да, пока я не забыл, принеси-ка мой чемоданчик. Возьму кое-что.

— А там ничего нет, — сказала мать то же самое, что говорила в Земуне.

— Плохо смотрели, хозяйка, — смеялся Гажо, как и тогда. — Неси его сюда, Марек!

Вместе с Мареком вышел дедушка. Когда он узнал, какой ночной гость пожаловал, решил сразу же проверить запор на воротах. Дед постоял во дворе, на холоде все же легче думать о том, что чужие вот приходят, а Рудо никак домой не возвращается. Старик смотрел вверх, словно искал сына в голых ветках старой яблони. Давно ли было то время, когда Рудо карабкался по этим сучкам? Он подошел к яблоне и похлопал по стволу рукой. Рука почуяла холод. Тоскливо было старику, но тут он увидел, что Марек стоит рядом.

— Жду тебя, чтобы тебе не было страшно, — сказал он внуку.

И в комнату дед с Мареком вернулись вместе.

Гажо взял чемоданчик и показал тайничок под крышкой.

— Сюда надо было смотреть. Я же говорил, что здесь двойное дно. — Он извлек из тайничка исписанные бумаги и фотографию. — Это моя мама, смотрите!

— Какая молодая! — сказала мать.

— Была,— загляделся на фотографию Гажо. — Теперь она намного старше. Я только карточку заберу, а бумаги оставлю. Сейчас они не нужны, а после войны пригодятся. Вдруг объявится Яно Тотт? — Он сунул бумаги в чемоданчик и подал его Мареку: — Присматривай за ним, Марек! Сразу после войны я все заберу. Хорошо, что хоть карточка у меня есть! — Он еще раз взглянул на фотографию и спрятал ее.

Когда встречаются речники, они непременно вспоминают Дунай.

— Чего только с нами не случалось... Правда, Марек? — начал Гажо. — Помнишь, как мы с острова попа Василе принесли огромного петуха? Всех петухов победил! Когда нам на барже нечего было делать, — повернулся он к остальным, — мы устраивали петушиные бои. Выискивали на базаре самых сильных петухов. Только перья летели, так они дрались. Потом его и ощипывать не надо было, весь обдерется. Но чаще всего вспоминаю, хозяйка, как мы покупали латунную трубку. Вы им об этом рассказывали?

— О трубке, кажется, нет.

— Хотели мы сделать палинку, а подходящей трубки нигде не найдем. У всех все в порядке, а мы никак. Да, к тому же мы инжир везли. Трюмы открыты, чтобы воздух к ним доходил. Полна баржа инжиру, да такого, что прямо для палинки черти вырастили, а мы, по их чертовой вине, трубку найти не можем. Найдем, говорю, дядя Янко! В ад влезу, а трубку достану. Да мы еще как- то наменяли себе сахару за молотый перец. Был у нас мешок перцу. Куда его? Ну, мы мешок — в лодку да еще кое-что прихватили и давай на берег. Ты еще с нами был, Марек, помнишь? Маленький ты был, — Гажо показал рукой пониже стола. — Где это было, хозяйка, в Джурджу или в Рущуке?

— В Джурджу, — сказала мать.

— Ну да все равно. Идем в один магазин, показываем товар. Все у нас купили. Идем в скобяной магазин. Чего там только не было! Вот латунных трубок и не было. В другом магазине, смотрим, тоже нет. Весь город обошли, а трубки нет. Но мы не сдались. «Я на баржу без трубки не вернусь, дядя Янко, — говорю. — Без меня уйдешь, но достану».

— И мы купили люстру, — вмешался Марек.

— Не спеши! — сказал Гажо. — Купили мы люстру, но какую! Подходим к антикварному магазину. На витрине — картины, статуэтки, вазы, тарелки, а под потолком висит прекрасная хрустальная люстра с подвесками. Смотрю на нее и говорю:

«Видите, дядя Янко!»

«Есть тут трубки, — отвечает, — даже две».

«Вот видите, — говорю, — на такие глупости, как эта люстра, трубок не жалеют, а на полезное дело не найдешь. Зачем речнику хрустальная люстра? Повесишь ее в каюте, самому будет спать негде. Или матрос, или люстра!» И тут меня словно черт под руку толкнул. «Пошли!» — говорю.

Входим в магазин, спрашиваю, продается ли люстра.

Был там старик продавец, поперек себя шире. Сначала и говорить с нами не хотел, какие, мол, из нас покупатели, но, когда мы ему показали горсть денег, сразу сказал цену. Мы заплатили, и он люстру снял.

«Потащишь ее на баржу?» — сказал дядя Янко.

Только тогда до нас дошло, что мы, собственно, купили.

«Зачем нам люстра?» — говорю и спрашиваю у продавца пилку. А он никак понять не может. Показываю ему, а он только башкой крутит. Да, это в Румынии было, вы правы, хозяйка. Болгары головой крутят не так.

Вернулся я в скобяной магазин и тащу оттуда пилку.

Когда мы стали спиливать с люстры трубки, продавец вытаращился на нас, как баран на новые ворота. Я как сейчас его вижу. Отпилили мы одну трубку, потом вторую, а погремушки оставили в магазине. С тех пор как вспомню про Дунай, тут же вспоминаю про люстру и этого ошалевшего продавца. Но трубку мы достали! Мы тут же на берегу набили в нее песок, чтобы легче было придать ей нужную форму. Пришли мы на баржу и сразу же заквасили инжир. Интересно, делает палинку дядя Янко теперь или нет? А мог бы! Скоро праздновать окончание войны, палинка понадобится.

Вы говорите, хозяйка, что не вернетесь больше на Дунай? — продолжал Гажо. — А я вернусь. Сразу же после войны. Помнишь, Марек, как мы выхаживали диких утят? Это было во время первого нашего плаванья. Нигде такого не встретишь, как на Дунае. Я туда должен вернуться. Меня от реки не оторвать. Вот с этим чемоданчиком и вернусь. После войны приду за ним, Марек.

— А когда я вспоминаю Дунай, — сказала мать, — то так и встают перед глазами ледяные могилы в Оршове.

Начинаю думать о чем другом, а потом снова о них вспоминаю.

— Вода унесла, хозяйка. Все, что унесла вода, никто уже не увидит. Мы свой Дунай знаем. После войны он к нам будет добрей.

— Я не понимаю, — сказала мать, словно не слышала слова Гажо, — как эта сербка знала все наперед. Все предсказала. Помнишь? Война, и кровь, и смерть.

— Очень просто, хозяюшка, — сказал Гажо. — Если человек видит немного дальше собственного носа, просто быть пророком. Я вам сейчас напророчу, что к весне тут будут русские. Вот увидите! А потом удивляйтесь, откуда я знал о том наперед. Ну, мне пора идти, днем проверки построже, чем ночью. — Он встал и всем по очереди подал руку. — Привет передайте отцу, если он раньше меня явится.

— А ты Рудо привет передай, если увидитесь.

— Конечно, увидимся. Или с кем-нибудь передам, поспрашиваю о нем. Береги чемоданчик, Марек! До свидания после войны!

«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)