«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

В ту зиму морозы ударили необычайно рано. Да так быстро и неожиданно, что льды за одну ночь перегородили судам путь. Два самых больших дунайских парохода, «Арпад» и «Сватоплук», спаренные друг с другом канатами, точно ледокол, бороздили русло ниже порогов. Они прокладывали путь судам к ближайшим зимним портам — Турну-Северину, Оршове, Зёмуну, а если удастся то и еще выше по течению Дуная. В этом больше всего были заинтересованы речники государств, лежащих в верховьях Дуная. Им хотелось бы переждать зиму если уж не дома, то хоть, по крайней мере, поближе к дому.

Караван, в котором шла баржа со знакомым нам номером 6714, благополучно добрался до Турну-Северина. Там баржи поделили между тремя пароходами. Барнсу 6714 вместе с одной венгерской баржей взял на себя пароход «Геркулес». Этот румынский великан славился на Дунае не меньше, чем его тезка из древнего мифа, и у Краликов затеплилась надежда, что им удастся проскочить пороги, а потом, глядишь, и дальше пойти, ведь в верховьях Дуная течение сильнее и замерзает он там позже.

Все шло как обычно. Перед тем как каравану двинуться в путь, моторный катер привез из порта лоцманов — шестерых на пароход и по два — на каждую баржу. Лоцманы — аристократы среди речников. Это видно и по их черной форме с золотыми пуговицами и витыми золотыми шнурами. На головах у лоцманов фуражки с золотым якорем, на руках белые перчатки. Из-за них Гажо пришлось надраить рукоятки на штурвальном колесе. Такого приказа, правда, никто не отдавал, но для каждой баржи это неписаный закон.

Лоцманы заняли места у штурвалов и с той минуты приняли командование на себя. Даже капитан обязан подчиняться им, потому что никто на реке так не знает все козни порогов, как лоцманы. Они знают каждую скалу, торчащую из воды или прячущуюся под водой, знают мели, течения, водовороты и другие коварные места, которые на пути судов расставила природа. Членам экипажей оставалось только помогать лоцманам. Без этих опытных проводников на порогах потерпело бы крушение не одно судно.

Знакомое волнение царило на палубах. Оно было вызвано и страхом перед ловушками природы, и предвкушением радости от того, что люди все преодолеют и можно будет плыть дальше. Через пороги всегда шли в приподнятом настроении, эти минуты надолго оставались в памяти речников. И когда потом речники вспоминали о плавании по Дунаю, то в первую очередь они рассказывали о порогах.

Сейчас путь к порогам лежал через Железные Ворота. Они начинались сразу же за островом Гура Войи. Слух о Железных Воротах распространился далеко по побережью Дуная. Но только речники знали разницу между тем, что рассказывают, и тем, что есть на самом деле. Образное название скорее сбивало с толку, чем отражало подлинную картину. Железными Воротами называли обширную мель на Дунае. Валуны, торчащие из воды, издали казались стадом животных, которое забрело сюда на водопой. Плыть через Железные Ворота суда могли только по специально сделанному каналу. Тут Дунай несся со скоростью коня, скачущего галопом. Ни один идущий против течения пароход сам, своими силами, не мог протащить баржи. Поэтому с берега судам протягивали необычную «руку помощи» —толстый стальной канат, с по-мощью которого судно тянулось паровозом.

Едва таким образом прошли примерно километр — это было как раз посередине Железных Ворот, — отец, обращаясь к лоцманам, показал на паровоз и сказал то, что говорил всегда, когда проходили этот участок:

— Паровоз-то у нас сделан... Наша «Шкода».

Отец так и не мог избавиться от ощущения, что канат не просто соединяет их судно с паровозом, а связывает с родиной его и других словацких речников, занесенных судьбой в эти места. Возникало какое-то родственное чувство к паровозу. Казалось, что именно он помогает речникам поскорее добраться домой.

Лоцманы ответили, что знают, откуда паровоз, и что машина эта очень даже хорошая, надежная. Отец почувствовал гордость за «Шкоду».

— А сюда-то как он попал? — размышлял Гажо, что бы продлить приятную беседу на палубе.

— Не по земле же, — ответил отец. — Наверное, на пароходе привезли.

— Привезти-то можно, — изрек на это Гажо, — а вот как его на пароход поставишь?

— По рельсам. Подъемный кран тут не поможет. Наверное, подогнали судно к берегу, уложили рельсы, и айда, паровоз! Сам пошел. А вот рассказывают, будто давным-давно корабли через пороги тащили рабы.

— Не хотел бы я быть в их шкуре, — заметил Гажо, и Марек засмеялся.

— Смотрите! — показал отец на пароход. — Уже отдают канат на паровоз. Вишь, как плюхнулся! Только бы они сумели использовать скорость и не замедлили хода! Если потерять скорость, течение тут же снесет нас обратно.

Часть пути за Железными Воротами баржи снова тянул пароход. Справа был румынский берег, слева — сербский. На правом берегу вот-вот должна была появиться гора Алион, где стоит маленькая белая часовенка с черной островерхой крышей. Внизу — большой залив с портовым городом Оршова. А напротив, на сербском берегу, город Тёкия.

Однажды в Текии Марек с папой потеряли маму, думали, уж не утонула ли она. С баржи Краликов тогда выгружали какие-то станки, а мама пошла купить мяса к ужину. Лавка мясника была уже заперта, и мать постучала в дверь. Когда она сказала, кто она, откуда и чего хочет, ее впустили внутрь. К дому примыкал огромный двор, где в тот момент оказалось полным-полно гостей. По-сербски праздник называется «слава». Все гости начали говорить матери: «У нас «слава», оставайся с нами!» Напрасно мать отказывалась, объясняла, что ей нужно вернуться на баржу. Нет и нет! Ей не позволили нарушить законы гостеприимства. В Сербии никто не имеет права уйти со «славы». Мать вместе со всеми сидела за праздничным столом и потом плясала, а тем временем отец и Марек искали ее с фонарем по всему берегу. Упала с мостков и утонула! Что еще они могли подумать?! Когда среди ночи мать с полной сумкой вернулась на баржу, отец и сын сидели на палубе, оплакивая ее. С тех пор, когда они проплывают мимо Текии, всегда вспоминают эту историю и смеются. И на этот раз они, конечно, тоже посмеются.

Выше Оршовского залива судам предстоит пройти Казанское ущелье. Там теснятся скалы, вздымаясь на головокружительную высоту. Дунай здесь темнеет, и кажется, что его ширина не больше глубины, словно он перевалился на бок. Тут речникам становится страшновато, напряженно поглядывают они на узенькую полоску воды, отделяющую баржу от скал. Стоит только коснуться — и быть беде!

Казане — удивительное место. Тут всегда прохладно, словно солнце сюда вовсе не заглядывает, словно давным- давно, еще в зимние сумерки, здесь и время остановилось. Узкая пустынная дорога, которую вырубили в скалах над речным потоком римские рабы, только усиливает это впечатление. Уже две тысячи лет этой дороге суждено быть неизменным свидетелем нечеловеческих усилий людей. И хотя называется она по имени императора Траяна, повелевшего выбить на скале в свою честь мемориальную надпись, при виде ее вспоминаются только те несчастные, кто сотворил эту дорогу. И как они сумели такое сделать?! Сколько их при этом погибло? Имя императора Траяна стало общим именем всех рабов, пробивших эту дорогу в скалах.

За Казане берега раздвигаются вширь, приобретая очертания горла гигантской воронки. Еще немного, и суда попадают в Гребень, а тут им уже протягивает «руку помощи» пароход «Вашкапу». Потом следуют водоворот Господин-вир, пролив Козла-Двойка, пролив Стенка и — последний утес Бабакай, он-то посреди Дуная и охраняет проход к порогам.

Речники берут бинокль и высматривают в скалах следы от железных крюков. Этими крюками, по преданию, к утесу была прикована прекрасная турчанка из города Голубац, что на правой стороне Дуная. Полюбила красавица турчанка юнака из Лёоновара — города с левого берега Дуная. Ага, воевода Голубаца, разгневался на девушку и велел приковать ее к утесу Бабакай железными крюками. Юнак кинулся спасать свою возлюбленную, но едва взобрался на утес и обнял ее, как стрелы, пущенные из Голубаца, пронзили влюбленных и таким образом навечно соединили их.

Возле утеса Бабакай на тех судах, что спускаются из верховьев Дуная, в этот момент воцаряется знакомая речникам обстановка тревоги и возбуждения. Зато на барже, где плывет семья Марека, наступает покой: вот и еще одно плавание благополучно завершено. Речники прощаются с лоцманами. Теперь путь по Дунаю свободен и безопасен. Впереди только Струден. Но о нем пока рано думать. Струден далеко, в самых верховьях Дуная. Туда они сейчас не поплывут. И к порогам им, наверное, вернуться уже не придется, потому что зима длинна и, вполне вероятно, Краликам удастся за это время покинуть Дунай навсегда. Кралики поворачиваются лицом к утесу: «До свиданья, Бабакай! Охраняй пороги! И суда и речников тоже береги!»

Так мысленно продолжали Кралики свое плавание от Железных Ворот, обогнав в мечтах тянувший их пароход на добрую сотню километров. Но все их мечты внезапно прервал пароходный гудок. Пароход развернулся и, оставив баржу под горой Алион, пошел назад. К следующему зимнему порту дорога была уже закрыта. Другие пароходы тоже оставляли свои караваны в Оршове, и скоро в заливе стало тесно от барж.

«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)