«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

На другой день Марек пошел в гости к Теплицким. Раньше, проходя мимо их дома, он и не предполагал, что там скрывается за большими окнами, в которые с улицы ни за что не заглянешь, такие они высокие. Теперь его все смущало. Марек не знал, куда глядеть: на стены, увешанные картинами и рогами, на цветы или под ноги, чтобы не споткнуться о край ковра, которым был покрыт украшенный орнаментом пол. Он никогда еще не был в такой большой и нарядной квартире. Цтирад вел себя здесь так, как Марек ведет себя в бабушкином сарае. Он бросил ранец на ковер и повел гостя в свою комнату. Там он встал на бархатное кресло, снял с полки альбом с марками, и мальчики начали рассматривать его. Собственно, из-за этого альбома Марек и пришел к Теплицким. На днях он дал Цтираду марки с писем от родителей, а Цтирад пообещал, что покажет свою коллекцию.

— Вот эта серия, — объяснил Цтирад, — стоит сто крон. Это иностранные марки. Дядя из Франции прислал. А некоторые отец купил в Братиславе. Вот этих у меня по две, могу тебе дать, если хочешь. Но сначала я тебя познакомлю с мамой.

Он дернул за шнурок, который висел у дверей. Зазвенел звонок. Вошла служанка, и Цтирад попросил ее позвать мать. Служанка, улыбаясь, вышла, и через минуту в комнату вошла симпатичная, красиво одетая женщина.

— Это мой одноклассник Марек Кралик, — сказал Цтирад и перевел взгляд на гостя.

— Мне очень приятно, что ты к нам пришел, Марек, — приветливо сказала госпожа Теплицкая. — Цтирад нам рассказывал о тебе. Ты много раз бывал за границей? У Цтирада, к сожалению, не было такой возможности. Но мы поедем к морю, как только кончится война. Отец уже обещал Цтираду. Скажи, Марек, а тебе не страшно было на барже?

— Нет, — ответил Марек.

Чудно! Чего же можно бояться на барже? Он стал рассказывать госпоже Теплицкой о Братиславе, о Будапеште. Больше всего ей понравилось, когда Марек говорил о будапештских мостах. Как он помнит все эти мосты и их названия, удивлялась она.

— Сколько раз была в Будапеште, но мостов совсем не помню. Знаю только, что по каждому можно перейти с одного берега на другой и что под ними вода.

— Наша баржа шла под мостами, — сказал Марек.

— Видно, поэтому ты их лучше помнишь, — засмеялась госпожа Теплицкая. — А остров Маргит ты видел?

— Конечно, — сказал Марек и представил себе остров Маргит. — Сколько раз мимо него проплывали! Там всегда музыка, а по берегу ходят павлины.

Госпожа Теплицкая так восхищалась Мареком, что он почувствовал некоторое превосходство над Цтирадом, по лицу которого было видно, что он завидует юному речнику.

— Остров Маргит очень красивый, — восторженно сказал Марек, — но еще красивее Ада Кале. Там живут турки, а если турок хочет жениться, он должен жену купить. Там даже есть мечеть.

— На Ада Кале? — удивилась госпожа Теплицкая. — А что это?

— Ада Кале — это остров у порогов. Посредине Дуная. На порогах мы зимовали. Там плавало столько трупов, что даже воды не было видно.

— Что там плавало? — продолжала удивляться госпожа Теплицкая.

— Трупы, — повторил Марек. — Плыли, как бревна.

— Не трупы нужно говорить, а покойники, — вмешался Цтирад. — Мой дедушка тоже умер. Он лежал в гробу в черном костюме. И свечки горели. Труп — гадкое слово.

Марек оторопел. После этих слов он сразу же потерял нить разговора. Разбухшие мешки, которые он видел, были именно трупы, а не покойники. За словом «покойник» стояла естественная смерть, похороны с венками, недавно он с бабушкой ходил на такие похороны на кладбище. Трупы на порогах — не покойники, потому что эти люди не умерли своей смертью, ведь их расстреляли и бросили в прорубь. Но Цтирад не мог понять Марека, потому что никогда в жизни такого не видел.

Госпожа Теплицкая заметила, что Марек растерялся, и перевела разговор на другое.

— Теперь ты похвались! — обратилась она к сыну. — Сыграй Мареку на рояле!

Цтирад сел к роялю. Вся комната вдруг наполнилась музыкой, ее неуловимой красотой: точно волны на воде заиграли, точно птицы взвились в голубое небо, точно пламя вспыхнуло над костром. Музыка вернула всем хорошее настроение, которое исчезло от страшного слова. И снова Марек восхищался Цтйрадом. Теперь он решил, что был неправ, когда плохо подумал о товарище.

Марек воспринимал музыку как нечто неотделимое от комнаты Цтирада, она была частью всей той красоты и добра, которые царили здесь. Он стыдился своей недавней резкости, сам перед собой стыдился. Цтирад был прав. В этой комнате могут звучать только хорошие слова, а слово «трупы» принадлежит каютам на баржах. Марек вдруг почувствовал облегчение. Эта минута была наградой за все унижения, которые заставили его пережить дети с улицы.

Он восхищенно смотрел, как служанка вносит в комнату поднос с пирожными, как расставляет на столе цветастые блюдечки с блестящими ложечками. И перед Мареком она поставила блюдечко с ложечкой. Госпожа Теплицкая стала угощать гостя, но сам он так и не осмелился взять что-либо с подноса, и тогда мать Цтирада сама положила ему на блюдечко два пирожных, а потом, словно между прочим, спросила:

— Марек, понравилось тебе, как играет Цтирад?

— Да, понравилось, — сказал Марек, и по восхищенному выражению его лица было ясно, что он говорит искренне.

Госпожа Теплицкая мило улыбнулась гостю.

— Пока ты ездил по свету, Цтирад научился играть на рояле, чтобы хоть в чем-нибудь сравняться с тобой. Ешь, пожалуйста!

Марек шел домой как в тумане. Музыка, которую он слышал у Цтирада, словно разносилась вокруг него по улице, а воспоминание о пирожном вызывало приятные мысли.

Он думал о том, что больше не пойдет с детьми на канаву и таскать свеклу с телег тоже больше не будет. Он будет держаться один, как Цтирад, и все станет делать, как он. Марек чувствовал, что он совсем не такой, как другие дети, и Габа права, что не разрешает гулять с ними.

Недавно Габа принесла из лесу охапку дров. Она бросила дрова во дворе и сразу же отправилась на канаву за Мареком. «Не играй с этими оборванцами, — сказала Габа, да так, чтобы слышали все. — У них дома хлеб на потолке нарисован, а за лестницу они глотку перегрызут». Мареку стало смешно, когда он об этом вспомнил. Наверное, Габа права. У Цтирада есть своя комната, у Марека, правда, из своего — всего лишь чемоданчик, но и то — какая пропасть между ними и другими детьми!

Удивительно, что и ребята с канавы вдруг стали относиться к Мареку иначе. Они поглядывали на него испытующе, и Марек решил, что, побывав в гостях у Теплицких, он вырос в их глазах. Теперь Марек Кралик для них — Цтирад номер два.

Это чувство не покидало Марека, когда он открывал калитку и шел двором. На душе у него было так легко, словно его несли крылья.

Марек весело поздоровался с бабушкой и отправился кормить черепаху, впрочем, не столько кормить, сколько рассказать ей, как ему хорошо, но черепахи на месте не было.

— Черепашка! — позвал Марек, надеясь, что она услышит и приползет. — Черепашка Пашка, где ты?

Он искал ее в капусте, в моркови, в петрушке, все огромные листья хрена перевернул, но черепахи нигде не было.

В землю, что ли, она зарылась? Наверно, пора было упрятать ее в песок на зимнюю спячку, как на барже в прошлом году. Вот найдет, сразу искупает — и спать. Только где же она?

— Черепашка Пашка, где ты?

Марек нашел черепаху в углу сада, куда ветер уже набросал первые желтые листья. Верхний панцирь ее был рассечен топором. Она была вся в крови, но еще жива. Мальчик встал перед ней на колени, а черепаха тянула к нему окровавленную головку, словно хотела пожаловаться на что-то.

Мигом вспомнилось Мареку, как он ухаживал за черепахой. Он никак не мог понять, зачем дети сделали это. И панцирь не сберег несчастную, а какой крепкий — мог бы танк выдержать. Ребята ведь не только животное изуродовали, они и ему сделали больно: что ни вспомни теперь, даже хорошее,— кажется, отовсюду течет кровь черепахи.

Больше Марек не мог на нее смотреть. Он быстро выкопал ямку, столкнул в нее черепаху, забросал землей и притоптал холмик. Пусть скорее умрет, пусть не мучается. Он бы и свечку над ней зажег, но постеснялся. Вдруг ребята подсматривают! Мальчик только набросал на могилку сухой листвы.