«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

На стоянке в Пассау в гости к Краликам пришел Рудо — мамин брат.

— Эй, зятек, не завалялся ли у тебя где-нибудь кусочек соленого сальца? — закричал он уже с трапа. — Какое ни есть, пусть и лежалое... А то у нас, у словаков, чёрт-те какие странные желудки, повместительнее, видать, чем у наших хозяев. Продовольственных карточек едва на неделю хватает! А потом пасемся где можем! За неделю подчищаем все, что выдают на месяц. Ха-ха-ха! Вы, зятек, про такое небось и не слыхивали на своем Дунае!

Рудо жил сейчас в Германии, туда он отправился в поисках работы, а в свободное время, так же как и другие рабочие-иностранцы, торчал в порту: авось подвернется какой знакомый или, на худой конец, земляк. Сегодня Рудо повезло. Встретил не кого-нибудь, а родственников! Они не виделись с прошлой зимы, с тех пор как приезжали в отпуск к родителям матери. После такой долгой разлуки встреча была особенно радостной.

Рот у Рудо кажется вдвое шире, чем у любого другого, он и смеяться-то горазд за двоих. Мысли в голове у Рудо такие же буйные и непокорные, как и волосы на его голове. Слово «зятек», как Рудо величал отца, звучало у него совсем по-иному, чем просто «зять», душевнее как-то, и выдавало разом все, что Рудо питал к отцу: и родственные чувства, и дружеское расположение. А еще было в этом какое-то мальчишеское озорство. С появлением Рудо в тесной каюте стало уютнее и теплее.

— Я уж месяц, как вас тут выглядываю, зятек, — без передышки продолжал Рудо. — Так и думал, что вы должны быть где-то неподалеку. Боялся только, как бы вас не потащили до самого Регенсбурга. — На еду он накинулся с такой жадностью, что стало ясно: разговор о пустом желудке — не выдумка. — Смотрите, как я лопаю? Такой кусок сала, — и он показал на отрезанный шматок, — в Германии месячная норма. Попробуй-ка тут не голодать! Но уж зато порядочек у них что надо! По утрам на дверных ручках развешаны сумки с рогаликами и молочными бутылками, и никто не посмеет ничего стянуть. Даже если никто не видит, все равно не тронут. У нас бы уволокли вместе с дверью. Ну, а как там у нас? Вы дома не побывали?

— Да нет, некогда было. Мимо Братиславы прошли ещё до полудня. А ночевали уже в Вене. Разве из Вены успеешь съездить туда и обратно? Грузиться будем в Братиславе, там постоим, а может, и совсем останемся, — поделилась мать планами с братом, намеренно вставив слово «может», чтобы узнать, как тот отнесется к их решению.

— Вы что, сдурели? — поднял их на смех Рудо. — Хотите уйти с Дуная? В такие-то времена?

Мать коротко поведала ему о печальных событиях, случившихся во время последнего плавания, а потом принялась объяснять, почему она собирается так поступить.

— Вчера несчастье произошло на соседней барже, а завтра, глядишь, может случиться и на нашей. Нечего ждать, пока грянет беда. Надо уходить отсюда, и поскорее. Хочется иметь под ногами твердую землю. Как у других людей.

— Это у кого же в нынешнее время твердая земля под ногами?

— Дома все-таки легче, — не уступала мать. — Янко найдет работу, начнем все сначала.

— Трудно это, зятек, — повернулся Рудо к отцу. — В Германии ты бы работу, конечно, нашел, а у нас вряд ли. Я ведь тоже не от великих радостей торчу тут. Немцы половину своих мужчин позабирали в армию, вот потому-то у них и есть работа для иностранцев. А у нас в Словакии ты найдешь опять то же, от чего на Дунай сбежал, — нужду. Ничего хорошего тебя там не ждет.

— Может, в самой Братиславе, — сказала мать, стараясь опередить отца, который обычно легче, чем она, избавлялся от иллюзий. — Поспрашиваем в порту. Туда можно добираться поездом. Сколько народу ездит в Братиславу на работу поездом!

— Эти места, сестричка, не для нас предназначены, — ответил Рудо и запихал в рот остаток хлеба. Кусок сала он все ещё держал наколотым на кончик ножа, словно собираясь получше распробовать матросское лакомство. — После войны работы хватит всем, — продолжал он. — Будет мир — будет и работа. Хорошо бы при этом еще и в живых остаться.

— Да долго ли она будет, война-то? — сказала мать скорее для собственного успокоения. — Кто хочет войны? Нет таких.

— Так, сестричка, ты можешь думать только здесь, на воде. На берегу ты бы думала иначе. — Рудо решил, что хватит пугать сестру, наклонился к мальчику и заговорил с ним: — Помнишь, Марек, как мы зимой запрягли в санки нашего пса Бундо, а он помчался по канавам и в каждой хорошенько тебя вывалял? Неужто позабыл? Интересно, что сейчас поделывает наш Бундо? Приедешь домой, пожми ему за меня лапу.

Сверху в каюту заглянул Гажо. Его пригласили спуститься и познакомили с Рудо. Разговор вспыхнул с такой силой, будто в огонь пороху подсыпали. Одна мысль воспламеняла другую, а та — третью. Марек едва успевал голову поворачивать, чтобы уследить за взрослыми. Понимал он, конечно, далеко не все слова и, может быть, не совсем так, как их понимали взрослые. Слово «война», которое повторялось чаще других, означало для Марека все то зло, что пришлось ему увидеть и пережить. «Войной» казались ему и бесконечное плавание с утра до ночи, и оборванная леска, и могилка Веры, и затонувшая баржа с непокорным фонарем. Все это для него было «войной». Как из рисунков на игрушечных кубиках складывались разные животные, так из всех событий последнего плавания вдруг сложилась «война». Ох и страшный получился зверь!

— Завтра пойдем смотреть город, — сказал Рудо, прощаясь.

— Завтра нам некогда. У нас с самого утра разгрузка, — вспомнил отец.

— Ну, тогда мы с Мареком пойдем. — Рудо дружески обнял мальчика за плечи. — Покажу ему, где я живу. После работы зайду за тобой, Марек. Смотри дождись меня!

«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)