«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

Снизу, от устья, сильно потянуло тёплым ветром, видно, с моря несёт. Над Дунаем сгущались сумерки, в рулевых рубках начали зажигать керосиновые фонари. Отец с Мареком тоже засветили фонарь. Ночью он будет охранять их баржу, чтобы все издалека видели — это место на Дунае занято, здесь уже есть постоялец.

Мать вынесла на палубу табуретку, отец и Марек уселись на крышке трюма. Интересно было смотреть, как загораются всё новые и новые огоньки в портовом городе Галаце. Береговые маяки зажглись уже давно.

— Жаль, не удалось ничего купить, — сказала мать.

— Кто знал, что не будет погрузки? — пожал плечами отец. — Сейчас уже все лавки закрыты.

Быстро темнело, словно сумерки одновременно и поднимались от земли и спускались с неба. Дальний берег Дуная превратился в тёмную полосу, а над ней возвышались силуэты дунайских и морских кораблей. Над ними тоже горели фонари. И трудно было разобрать, что же светит вдали: фонарь или вечерняя звезда.

Иллюминаторы в трюмной каюте оставили на ночь открытыми. Мать высунула руку наружу, в темноту, её обдало теплом, но на всякий случай она натянула Мареку на плечи стёганое одеяло. Прежде чем лечь, мать взяла со своей койки подушку с одеялом и положила их отцу на табуретку. Отец стелил себе постель на откидной скамье. Его тень неуклюже двигалась по стене. Когда он погасил фонарь, тень расплылась по всей каюте.

Все пожелали друг другу спокойной ночи, а это значило, теперь — ни слова. Внизу, под иллюминаторами, приглушенно, с едва слышным металлическим, но приятным отзвуком, журчала вода. Она, наверное, очень скоро бы всех убаюкала, если бы гармонию ночной тишины не нарушили вдруг какие-то посторонние звуки, сначала неопределенные, словно кто-то греб веслами, потом стало похоже, будто по воде шлепают лопасти большого буксирного парохода.

— Слышите? Вроде пароход,— невольно нарушил отец установленный обычай.

— В такое-то время? — удивилась мать.

Отец привстал на постели и выглянул в иллюминатор. Повсюду на поверхности воды виднелись неподвижные силуэты судов. Увидеть, что сбоку, отец не мог — мешало соседнее судно.

— Сверху идёт, — решил он. — Только как? Сейчас ведь и в шаге от себя ничего не увидишь.

По гудку стало понятно, что ночной гость собирается сделать рондо. Марек представил себе, как перед глазами у речников сейчас пронесутся темные берега, замелькают огни. Может, они уже разворачиваются поперек Дуная...

В это мгновение на баржу обрушился сильный удар.

— Что случилось? — перепугалась мать. — Слышите?

Она протянула руку к сыну, и Марек судорожно за нее ухватился. Нет, это был не тот толчок, который обычно ощущается при швартовке. Там удар смягчают специальные пробковые мешки на борту баржи. Уж скорее подумаешь, что на палубу с берега рухнул портовый подъёмный кран. Но поблизости не было ни одного крана!

Отец выскочил на палубу. Те несколько секунд, пока он был там, в каюте показались часами. Вернувшись, отец схватил Марека на руки и взволнованно сказал матери:

— Пойдем скорее наверх, там баржа тонет!

— Та, где белая собачка?! — ужаснулся Марек, взглянув на соседнее судно. Видно, собачка крепко запала ему в душу.— Что там?

Они подошли к речникам других барж. Среди них, размахивая руками, стоял Гажо.

— Он делал рондо, — показывал Гажо на пароход, который уже успел превратиться в темный силуэт, простроченный цепочкой огней.

— Он что, фонарь на рубке не видел?

— Не рассчитал расстояние, — объяснял Гажо. — Ещё бы! В этакой тьме! Давно пора на якоре стоять. Куда прется ночью, болван немецкий!

— Это был немец?

— А кто же ещё в такое время заканчивает плаванье?

Несчастье случилось у Гажо на глазах. Он как раз возвращался из буфета. Последний корабль из каравана судов Немецкой дунайской компании пошёл на разворот, а когда он делал рондо, то врезался в шеренгу барж, пробив корпус одной из них. На корабле, может, и не заметили, какую беду натворили, потому что, не останавливаясь, тут же ушли дальше. Гажо утверждал, что не заметили нарочно.

Из каюты тонущей баржи выбежала женщина с детьми. Мальчика она несла на руках, девочка шла рядом. Они перебрались на соседнюю баржу. Женщина громко звала мужа, который остался в каюте, чтобы спасти и вынести хоть что-нибудь из имущества.

— Арпад! Арпад!

Потерпевшая несчастье баржа накренилась. Из центрального трюма, как раз оттуда, где была пробоина, взметнулся вверх столб воды. Марека обдало брызгами, но он даже не обратил на это внимания, только машинально смахнул с лица капли воды и, не отрываясь, смотрел на белую собаку, которая испуганно металась по накренившейся палубе. Даже в минуту опасности она не решалась прыгнуть на соседнее судно. Знала матросские правила. Это была умная собака, почти такая же умная, как дети речников. Марек с нетерпением ждал, когда же появится хозяин собаки. С ним-то она будет посмелее.

Несколько человек торопливо отвязывали тонущую баржу, чтобы она не потянула за собой шеренгу соседних барж. Венгерка пыталась им помешать: ей, наверное, казалось, что, избавляясь от баржи, они хотят избавиться и от её мужа, который всё ещё не появлялся из каюты.

— Нэм! Нэм! Нет! — кричала она, оттаскивая матросов от канатов. — Муж ещё там... мой муж... Арпад!

— Этот уже не сделает палинки из нашего сахара, — повернулся Гажо к отцу,— только Дунай подсластит.

Наконец венгр появился на палубе. В руках у него был чемодан, несколько кастрюль, кукла и узелок. Это было всё, что осталось от их скудного имущества. Венгр перепрыгнул к жене и детям. Она обняла мужа за шею: «Арпад!» и взяла у него узелок. Потом они сложили вещи в кучку и печально смотрели на свое жилище, которое с неудержимой быстротой уходило под воду.

Но баржа не хотела тонуть, несмотря на огромную пробоину, из которой бил фонтан. А волны уже перекатывались через палубу, как бы примеряя ей смертный саван. Судно не сдавалось. Оно никогда не сдавалось воде.

Больше всего внимание людей притягивал зажженный фонарь над штурвалом тонущего судна, словно в эту роковую минуту именно он был его душой. Все завороженно следили за фонарем, точно он помогал судну держаться на поверхности.

И когда уже казалось, что фонарь вот-вот погаснет и судно, стало быть, расстанется со своей душой, оно вдруг проделало неожиданный маневр: встало почти перпендикулярно носом вниз и из него потоком пошла вода. Рулевая рубка со светящимся фонарем вознеслась высоко над всеми остальными судами. При этом страшном перевороте в воду свалилась белая собака, неизвестно почему она снова вернулась на уцелевший кусочек палубы. Марек следил за собакой, видел, как она упала и как водоворот стал затягивать её под воду.

— Собачка! — испуганно вскрикнул он.

— Не кричи! — остановила его мать. — Может, ещё выплывет. Собаки хорошо плавают. Не бойся за неё. — Мать хотела утешить мальчика, но Марек ей не поверил. Голос матери прерывался от страха. Таким голосом вряд ли кого утешишь. Материны причитания и вздохи звучали куда убедительнее. — Только подумаю, что такое же могло и с нами случиться! Что мешало? Ничего. Если бы их баржу не поставили рядом с нашей, мы теперь могли бы быть на их месте...

— Кому как повезёт, — сказал Гажо.

— А до каких пор нам будет везти? — Мать посмотрела на несчастных венгров. — Речникам надо быть готовыми ко всему. И вещи свои всегда держать упакованными. Мне так страшно! И с каждой минутой все страшнее.

Так Марек впервые узнал, что такое настоящий страх. До сих пор это чувство, словно щадя мальчика, обходило его стороной и лишь изредка приглушенно звучало в материнских рассказах. Но той ночью 1940 года страх поднялся на палубу, как новый хозяин баржи, как призрак.

Марек не сводил глаз с фонаря, который на тонущей барже ещё продолжал «бороться». «Все, все покоряется призраку страха, только не я!» — мерцал фонарь огненным языком. И это придавало мальчику сил. Все, что вода смыла с палубы, мало-помалу исчезало. Часть поглотили водовороты, часть унесло по течению, как печальную весть о случившемся несчастье.

Над водой ещё угадывались очертания рулевой рубки с горевшим фонарем. Поверхность реки начинала успокаиваться, а вместе с ней и люди. Все кончено. Как-то сразу стало заметно, что ветер переменился и похолодало. Затем баржа бесшумно скользнула под воду и, словно прощаясь со своим экипажем, слегка качнула волной чужую палубу.

А фонарь светил до самого последнего мгновения, пока не исчез навеки, и долго ещё казалось, что он так и не погас. Словно этот маленький огонек одержал победу над призраком страха, над мраком, над водой, над окружающим миром, продолжая светить и там, на дне реки.

«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)