«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

Как-то Гажо принес известие, что лед на Дунае тронулся. Вернулся из Белграда рулевой соседнего судна и тоже об этом сказал. Раз лед пошел, значит, скоро в путь. Еще немного, и до свидания, зимний порт!

Кралики смотрели на Королевский мост, который соединял Земун с Белградом. Его отражение на поверхности Савы смазывало течение, и казалось, что мост сотрясается и дрожит. За мостом был виден Королевский дворец. И хоть ничем он не напоминал братиславскую «табуретку», Кралики все время думали только о ней. Снова представлялась она им такой, какой видели ее в последний раз, когда в прошлом году проплывали мимо. Братиславский замок поднимался из кипени желто-зеленых зарослей, а игла на башне храма святого Мартина пронзала высокое небо... и сердце. Низкое солнце всеми красками расцвечивало Дунай, желтая сменялась оранжевой, а потом и красной, спины волн были темно-коричневые, а тень от опоры моста — черна, как дорога. Когда солнце выглянуло из-за опоры, блеск его ослепил Краликов. Таким и остался в их памяти братиславский Дунай, такой жила в их памяти Братислава. Теперь они увидят, как родной город вырастет навстречу из-за деревьев, по-зимнему голых... Но вдруг на деревьях будет уже свежая зелень? Трудно так долго ждать. Очень уж хочется поскорее подняться на свой берег и съездить хоть ненадолго домой. И Гажо сказал, что тоже с радостью бы отправился с ними.

Утром у входа в зимнюю пристань появился катер и стал разбивать лед. До полудня он освободил весь вход, а к вечеру был уже недалеко от того места, где стояла баржа 6714. И хоть суда еще сковывал лед, все же вид открытой воды обнадеживал речников. Скоро в путь! Даже фигуры немецких патрулей на берегах и на мосту не нагоняли уже тоску. Скоро в путь! И патрули перестанут действовать на нервы.

— Вы теперь немцам нужны, — кивнул Гажо на будку охраны, у которой в это время сменялись часовые. — За зиму они прикончили все запасы. Скоро вас выпустят на Дунай. Говорят, немцам скоро пришлют подкрепленье. «Город Вена», говорят, придет.

«Город Вена»? — удивился отец, когда Гажо назвал самый большой на Дунае пассажирский пароход.

— Одни офицеры приедут. Здесь будет какое-то торжество. Все немцы шепчутся: «Город Вена» придет, «Город Вена»... Завтра или послезавтра будет здесь.

— Постой, — вспомнил о чем-то отец. — На этом пароходе теперь Яно Копчан. Помнишь, из-за него тебя перевели к нам. Потом он попал на «Город Вену». В прошлом году мы его видели в Линце.

Отец думал, что сообщает Гажо новость, однако Гажо об этом знал.

— Он там первый рулевой, — сказал Гажо. — Далеко пошел.

— Ты его знаешь? — удивился отец.

Гажо таинственно улыбнулся.

— Только он теперь не Яно, а Ганс, — сообщил отец все, что знал о Копчане. — Да, его там Гансом называли. Ганс так Ганс. Долго мы не разговаривали. Не о чем было.

— Ты боишься встретиться с ним? — Мать пыталась разгадать мысли Гажо. — Он мог бы тебя узнать?

— Вряд ли, — сказал Гажо. — С такими, как я, Ганс Копчан не захочет встречаться. Говорю вам, он теперь большой господин.

— Но все же лучше тебе с ним не встречаться.

— Что я, крыса, чтоб мне таиться? — протестовал Гажо. — Ну и встретимся. Скажу: ты немец и я немец.

Гажо старался казаться веселым и беззаботным. Он часто поглядывал на высокую башню, там отрабатывали прыжки парашютисты, и притворялся, что они занимают его больше, чем Копчан. Тон, которым он произносил имя своего врага, был какой-то неопределенный. То матери казалось, что Гажо собирается свести с Копчаном старые счеты, то, что он боится встречи.

— У него нет никаких доказательств против меня, — говорил Гажо о Копчане. — И тогда на пароходе их не было, потому что я ни в чем не замешан. Только Тотта предостерег, что его в Братиславе хотят предать гестапо. Тотт собирал какую-то информацию о судах и командах, какие команды за немцев, а какие настроены против, и сообщал все это кому следует. Тотт был коммунистом, но об этом на пароходе знал только я, мы жили в одной каюте. В Будапеште я сказал Тотту, что на него уже донесли и что ему не следует возвращаться на судно. Он и не вернулся. Только попросил меня, чтобы я вынул из чемодана кое-какие бумаги. Ему не хотелось оставлять их, чтобы не мстили семье. А чемодан, был с двойным дном, вот и я такой же себе сделал. Немцы ни о чем не догадались, поэтому ничего против меня не имели, кроме того, пожалуй, что я не хотел называться немцем, хоть у меня мать — немка.

— Это те бумаги, которые увез в чемодане Марек? — спросил отец.

— Да, — сказал Гажо. — Но теперь они никому не нужны. Не до них.

Весть о приходе парохода «Город Вена» немцы держали в секрете, но все же она разнеслась повсюду. Это было видно хотя бы по тому, что матросы все чаще появлялись в рубке, а некоторые выходили даже на плотину, которая отделяла зимнюю пристань от Савы, и смотрели на устье, где должен был появиться посланец Дуная. Два дня длилось ожидание, и два дня на палубах и на берегу чувствовалось скрытое напряжение, однако звук пароходной трубы разнесся над Савой только поздно вечером.

— Неужели он? — недоверчиво спросила мать. Она была уже в постели. — Подходит? Выйдем посмотреть?

— Пошли, — сказал отец, который тоже уже собирался ложиться.

Они быстро оделись, мать накинула на себя одеяло, и оба отправились в рубку. Пристань была освещена довольно скупо. На мосту горело лишь несколько тусклых фонарей, которые отражались в воде, и отражение было похоже на беззубый гребень. Пароход еще не подошел, но на плотине было много любопытных. Стало быть, пароход уже близко.

— И мы бы могли пойти на плотину, — сказал отец. — Пошли? Успеем.

— Да отсюда увидим, — отказалась мать. — Вдруг Милко проснется? И отсюда хорошо видно.

Когда за плотиной появился белый пароход, все заволновались. После месяцев ледяной тюрьмы отрадна была такая картина. Все больше речников выходило на палубы. В другое время все давно бы спали, а теперь — вон сколько народу!

— «Штадт Вин», — шепотом прочитала мать. — «Город Вена».

Она заволновалась при этом так, словно читала открытку из дома. Ведь Вена недалеко от Братиславы, а на таком расстоянии она почти Братислава. Пароход проплывал мимо нее и теперь привез Краликам привет из Братиславы. Хоть и маленькая радость, а радость. Из подобных утех построен весь мир речников.

Пароход «Город Вена» торжественно входил Под арку моста, словно в триумфальные ворота. На высокие белые борта упала тень от моста. Она постепенно двигалась к середине парохода, и казалось, что мост надевает на пароход черную траурную ленту. Вдруг посреди парохода лента остановилась. Мост задрожал и, ровно отсеченный от опор, упал на пароход. Грохот взрыва еще не пронесся над Савой, а отсеченная часть моста уже вдавила пароход в воду.

Речники не верили своим глазам: не может же пароход так легко и быстро исчезнуть. Им хотелось думать, что это ночное видение. В ночной тьме, бывает, всякое мерещится. Пароход снова появится и продолжит свой путь к пристани. Вон и военный оркестр. Может быть даже, оркестр уже начал играть торжественный марш. Никто не верил своим глазам, но недостающая часть моста подтверждала суровую действительность. Подтвердило ее и утро.

В дальнейшем о пароходе и его пассажирах, из которых никто не спасся, ходили только догадки.

— Поднимут его?

— Может быть, после войны, но не теперь. Кто его сейчас будет вытаскивать? Поставят красный бакен, и готово. Сколько людей на нем было?

— Больше четырехсот.

— А я слышал, что только двести пятьдесят.

— Тоже немало. Двести пятьдесят человек... и так просто пошли на дно.

Точного числа жертв никто не узнал. Когда на берегах появились солдаты, речники разошлись по каютам. Так медведь снова лезет в свою берлогу, когда проснется по весне слишком рано.