«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

Пороги вот-вот должны были кончиться, и чем быстрее приближался этот момент, тем больше волновался отец, что скажет «ангел-волк», когда узнает об исчезновении напарника. Лоцманам отец все убедительно объяснил. Солдат упал в воду, а матрос кинулся его спасать. Лоцманы переглянулись, но, конечно, сделали вид, что поверили. Им-то какое дело до немца, чего бы им и не поверить! Для лоцманов все, что произошло, было даже на руку, ведь солдат своей стрельбой ставил под угрозу и их жизни. Лоцманы плавают через пороги не ради собственного удовольствия. Это их хлеб, а дома каждого ждет семья. Кому же не хочется вернуться домой?! С лоцманами все ясно, а вот что сказать немцу, с ним дело потруднее будет.

Дважды ходил отец советоваться с матерью, ведь одна голова хорошо, а две лучше. И все же, когда в Молдаве настал момент отдавать якорь, у отца от страха ноги отказывались повиноваться.

«Ангел-волк» по-прежнему сидел под прикрытием борта, словно обстрел еще не кончился: нет-нет да поглядывал на отца налитыми кровью глазами. А тот все ломал голову, что ему сделать в первую очередь: отдать якорь и уж потом сообщить немцу об исчезновении его товарища или наоборот. В конце концов отец решил начать с якоря. Грохот цепи на какое-то время заглушил охвативший его страх. Он следил за цепью, которая все никак не натягивалась, якорь скользил по дну, ему не за что было зацепиться. Даже эти мгновения, отдалявшие разговор с немцем, давали отцу маленькую передышку. Но вот якорь зацепился за что-то, и цепь туго натянулась.

Прежде чем начать разговор с немцем, отец оглянулся на рулевую рубку. Оттуда как раз выходил один из лоцманов, в руках у него был рюкзак пропавшего солдата. На минуту задержавшись возле матери и Марека, лоцман направился к отцу. Отец подумал, что рюкзак очень даже кстати, надо бы его взять у лоцмана, глядишь, и с немцем будет легче объясниться.

Лоцман приближался бесшумно, благодаря резиновым подошвам, глушившим звук его шагов. Зато явственно слышался знакомый шум воды, словно река приветствовала отважные суда, благополучно закончившие плавание. А вот для отца опасность еще далеко не кончилась. Пороги-то прошли, а самое худшее только начиналось.

Оказавшись рядом с немцем, лоцман одними глазами спросил у отца, успел ли он что-нибудь сообщить тому. Отец отрицательно покачал головой. Лоцман положил рюкзак на палубу и, не колеблясь, приступил к выполнению нелегкой обязанности.

— Твой приятель свалился в воду, а матрос кинулся его спасать, — начал он на ломаном немецком языке и показал рукой в перчатке на рюкзак. — Вот его вещи.

— Гут. Хорошо, — кивнул «ангел-волк».

Немец явно осознал, что лоцман есть лоцман, а его авторитет во время перехода через пороги непререкаем даже для капитанов. И то, что скажет лоцман на порогах,— святой закон.

— Их ферштейе. Понимаю.

Лоцман вынул из кармана блокнотик, вырвал из него чистый листок и написал свой адрес: вдруг немецкая комендатура захочет проверить его сообщение. Он подал листок солдату, и тот спрятал его в карман вместе со своими документами. Закончив дело, лоцман снял перчатки, подал солдату руку, а затем откозырял, едва прикоснувшись кончиками пальцев к служебной фуражке, украшенной золотым якорем и толстым золотым шнуром. Таким же манером лоцман простился с отцом и, не дожидаясь от него выражений благодарности, просто махнул рукой и перешагнул на катер, который как раз подошел. Второй лоцман уже был на катере и тоже помахал всем на прощание.

Отец поспешил к матери, чтобы рассказать, как все благополучно обошлось, а «ангел-волк» принялся рыться в рюкзаке своего товарища.

Марек осмотрел угол кормовой рубки. Задняя и боковая стенки в самом низу были прострелены пулями. Там, где пуля вышла наружу, торчали тонкие щепки.

— Смотри, куда попало! — кричал Марек отцу. — Вон как пробуравило!

— Да, возьми они чуть-чуть повыше, наелись бы мы тогда свинцовых галушек! — пытался шутить отец.

Марек отломил от стенки несколько щепочек и бросил их в воду. Щепки закружились в водовороте, как раз на том месте, где когда-то была шлюпка. Но вместо шлюпки по воде теперь скользил лишь обрывок каната. Разлохмаченный, как лисий хвост, он стирал с речной глади след шлюпки.