«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

Кто знает, может, волков напугали немецкие военные колонны, которые в то самое время двигались в Румынию. Несколько дней они тянулись по главному шоссе, и волки ушли в лесные чащобы. У волков отменный нюх, запах пороха они чувствовали издалека.

В Оршове колонны обычно останавливались на отдых. Солдаты спрыгивали с грузовиков и глазели на Дунай, внезапно открывшийся перед ними. Может, некоторые из них этой реки и не видели никогда, а если видели, так только в верховьях. В верховьях Дунай совсем еще «младенец». А «мужчиной» становится уже в порогах, когда пробивает себе дорогу через горные цепи. Вот тут-то он и показывает свою настоящую силу и характер.

До сих пор немецкие солдаты, может, и не представляли себе, что им предстоит завоевать. Теперь будут знать. Настоящий Дунай — вот он, под этим ледяным покровом. А они глядят и радуются, что скоро Дунай будет немецким. Весь Дунай, от истока до устья, от Черной горы до Черного моря. Может, уже весной, когда лед тронется.

Пользуясь хорошим настроением солдат, Гажо вел с ними разные разговоры, чтобы, как он уверял, не забыть немецкий. Отправляясь к немцам, Гажо частенько брал с собой и Марека. Тому тоже не помешает узнать новое словечко. Со словарем речников далеко от Дуная не уйдешь.

Как-то раз Гажо представился солдатам немцем, а они поверили ему. Когда Гажо рассказывал об этом на барже, Кралики просто давились от смеха.

— Ты откуда? — спрашиваю я у одного. — Он говорит: «Аус Дрезден». — «Из Дрездена? А я аус Пассау».

— Так и сказал?

— Первое, что на ум пришло. Если бы Марек не начал смеяться, думаю, мне бы удалось узнать кое-что поинтересней. Но он так хихикал, что лучше было убраться подобру-поздорову.

— А что ты у них еще мог узнать? — подзуживал отец. — Ты ведь и так все лучше их знаешь.

— Что я знаю? Ничего не знаю. Сюда никакие новости не доходят, кругом одни горы. Мы тут как в тюрьме. Еще и Дунай стоит. Да и что он может принести...

Зато несколько дней спустя Гажо заговорил совершенно по-другому. Он, похоже, уже узнал, что творилось вокруг. С берега Гажо принес новость, в которую никто не хотел верить:

— Немцы бомбят Белград.

— Откуда ты это знаешь? Кругом же горы, — напомнил ему отец его же собственные слова.

— Горы не горы. Люди-то не сидят на месте. Ходят, узнают... Говорю вам, бомбят. Хотя и объявили Белград открытым городом.

— Может, немцы просто лед взрывают, — предположила мать. — Чтобы пароходы могли пройти. Льды затрудняют им снабжение, вот и бомбят. Я что-то не припомню такой длинной зимы.

— Вы, хозяйка, все объясняете, как вам удобнее, — сказал Гажо. — Один железнодорожник, как раз из Белграда, рассказывал, что там немцы творят. Настоящую бойню устроили, людей даже не хоронят, а прямо под лед спускают!

Гажо говорил об услышанном со всеми подробностями, но мать по-прежнему сомневалась, просто не могла себе представить такую страшную картину.

— Преувеличивают, — упрямо твердила она. — Кто же на такое решится? Немцы ведь тоже люди. Разве мы их не знаем? Когда фрау Таубе говорит о своих сыновьях, у нее слезы стоят в глазах! А герр Таубе? Такой обходительный человек. Нет, я верю только тому, что вижу собственными глазами.

— Если хотите знать, и он, железнодорожник этот, тоже все видел собственными глазами, — вспылил Гажо. — Зачем ему врать? Дядя Янко, пойдемте вечером со мной в буфет! Сами услышите...

— Никуда я его не пущу! — горячилась мать. — Пусть лучше дома сидит.

— Ага, не пустите, потому что вам выгоднее ничего не знать, — сказал Гажо. — Странная вы женщина, хозяйка. Хотите ничего не знать. Я бы на палубе ни за что не остался, хоть к лебедке меня привяжите!